Гувернантка для губернатора, или История Светы Черновой, родившейся под знаком Скорпиона - читать онлайн книгу. Автор: Елена Ларина cтр.№ 32

– А вы можете мне это не рассказывать? – очень вежливо попросила Дианка. – А то у меня от вашей сказки живот заболел.

Хотя Дианка во всю подмигивала мне, я притворилась испуганной гувернанткой, схватила ребенка в охапку и утащила ее в дом. Там я восстановила авторство Ганса Христиана Андерсена, рассказала в двух словах об Аполлоне Бельведерском, напомнила о правилах хорошего тона и благодарно чмокнула ее в щеку.

Писатель Селезнев передвигался по усадьбе медленно и с достоинством, словно неся перед собой в виде тяжелой и неустойчивой стопки все свои многотысячные тиражи. Сам хозяин взял на себя роль гида. Поливанов что-то увлеченно рассказывал, тыкал пальцем в пространство, потом оглядывался, видел, что обогнал экскурсанта метров на тридцать, возвращался и опять тряс лохматой головой и поводил руками, как оперный артист. А классик шел с величайшим достоинством, иногда останавливался, разворачивался, как броненосный крейсер времен русско-японской войны, и озирал окрестности.

Госпожа Поливанова, Дианка и я шли во второй шеренге, тоже плохо попадая в ритм достоинства и сознания гениальности дорогого гостя. Разве что Дианка прыгала, как зайчик, и, когда Поливанов забегал далеко вперед, развлекала писателя литературными вопросами:

– Скажите, пожалуйста, а это вы написали стихи: «Матросская шапка, веревка в руке, веду я кораблик по быстрой реке…»?

– Наверное, милая девочка, – классик давал команду в свое паровое отделение: «Стоп, машина!» и отвечал на поставленный вопрос юной читательницы: – Я пишу гениальные бестселлеры. Если это гениальный бестселлер, значит, мой. Стихи я ведь тоже пишу и использую в романах… Кстати, хотите, я вам посвящу стихотворение? – повернулся он к Людмиле. – Там только вместо «Камилла» вставить «Людмила», и порядок. Я его уже раза три переделывал и посвящал, а оно от этого только лучше становится и лучше…

Наконец Аполлон Селезнев остановился на холме и задумчиво посмотрел на особняк, вернее, на золотую лошадь, которая показывала писателю свой золотой круп в лучах заката, и произнес:

– Хочется поработать здесь, вдали от городской суеты, многочисленных юных поклонниц, издательской беготни. Хочется создать воистину полотно новой жизни, вывести нового героя и дать его людям как образец… У вас в котором часу ужинают? Я вижу своего героя еще простым пареньком, среди сверстников, представляющих, так сказать срез нашего общества в то тяжелое для всей страны время. Вот они сидят у лесной речки, горит костер… Ребята разговаривают о сокровенном, строят планы на будущее. Кто они? Отличник, маменькин сынок, сын партийного руководителя, другой – еврей, сын шахтера и путепроходчицы, третий – разгильдяй, но весельчак, душа компании, всеобщий любимец, сын… Скажите, Михаил Павлович, а у вас родители, случайно, не репрессированы?

– Да, они были казаками, – слегка растерявшись, выдал Поливанов. – Высланы в Сибирь на поселение. Вернулись на Ставрополье уже потом…

– Отлично! Все, как я вижу! Лесоповал, обледенелые стволы, мужчина и женщина идут через занесенный снегом лес, держась за двуручную пилу. Сзади, по пояс в снегу за ними пробирается маленький мальчик с узелком в руке… – у Аполлона Селезнева появилась на губах уже узнаваемая мной плотоядная улыбка. – Вы не узнаете его, Михаил Павлович?

– Кого? Мальца этого? Откуда мне его знать? – недоуменно пожал плечами Поливанов и покосился почему-то на супругу.

– Присмотритесь! Он очень похож на вас… Да это же вы, Михаил Павлович! Вы в детстве! На поселении!

– Ну, вообще-то… – хотел возразить Поливанов, но Селезнев с неожиданной прытью перебил:

– Не спорьте! Я так вижу! Я поведу читателя по этой тропинке в снегу через года, через пункты биографии моего героя. Политехнический институт, строительный трест, исключение из партии…

– Да! Выгнали из партии «за мелкобуржуазные тенденции»! За дачу с камином и верандой! – воскликнул Поливанов. – Посмотри-ка, Аполлон! Это уже не «мелкобуржуазные тенденции»! Это крупная буржуазия! Это крупный капитал! Сравни, писатель! Жопа и палец!

Усадьба Поливанова лежала перед нами во всей своей необъятности и помпезности. На территории не хватало только собственного пика Капитализма, с вершины которого к хозяину спускался бы горный орел, получал из его рук какую-нибудь подачку и, взмахнув крыльями, занимал место на семейном гербе Поливановых.

– Все это создано моими руками, – сказал Михаил Павлович, обводя просторы родины, заключенные в каменный забор, задумчивым взглядом. – Велика и богата Россия, надо только уметь эти богатства взять. Откуда у них деньги? Как откуда?! Вот они, деньги! Под ногами, в траве!

Все, не исключая и писателя Селезнева, машинально посмотрели себе под ноги.

– Если бы ты знал, Аполлон, из какого сора рождаются капиталы, не ведая стыда?! Надо только наклониться, подобрать… И не вляпаться в дерьмо! Ха-ха-ха!

– Света, этот листик как называется? – раздался снизу Дианкин голосок.

– Лопух! – сказала я подчеркнуто громко.

Писателю Селезневу отвели под келью летописца огромную комнату на первом этаже, чтобы ему быть ближе к земле и не утруждать себя спусками и подъемами даже при помощи лифта. Около часа рабочие впихивали в окна и двери его любимый дубовый стол, за которым классик когда-то написал свои первые, ставшие уже знаменитыми строчки: «Анюта любила огород. Тот самый огород. Огород, который возделывала сама. Тот огород, который полола изящными пальчиками. Пальчиками своими. Этими пальчиками, которые так любил Левочка Синичкин… »

Гордый стол классика решительно отказывался входить в чуждые ему апартаменты. Он словно говорил: «Мне ли, фундаменту селезневского творчества, подстраиваться под чужие бесталанные углы! Поставьте меня в чистом поле! Постройте вокруг меня настоящий дом творчества… Ну ты, дубина, куда пихаешь! Угол обдерешь! А этот угол знаменитый, можно сказать, легендарный. Когда наш любимый гений дописывал второй том тетралогии, так об него задом шарнулся, что синяк только после сдачи третьего тома в печать и сошел… Полегче, косорукий! Не холодильник прешь!»

И только когда вмешался смекалистый ум нашего богача-самородка Поливанова, проще говоря, когда он прибавил еще денег, стол со скрипом столешницы и стонами грузчиков вполз, наконец, под своды особняка.

Теперь в столовой третьего этажа нас заметно прибавилось. На одного человека, но все равно было заметно. Лифт, поднимавший с кухни изысканнейшие блюда и закуски, в обед следующего дня работал на всю катушку, а после ужина и вовсе сломался. Управляющий Бронислав Романович давно не выглядел таким запыхавшимся.

Так начиналась работа над документальной эпопеей «Милионное состояние души».

Позднее я приобрела в книжном киоске этот фундаментальный труд в суперобложке со множеством цветных фотографий. На одной из них можно увидеть расположившуюся на диване семью Поливановых. В кадр попала изящная ножка сидящей справа неизвестной женщины. Чтобы не искушать будущих историков, признаюсь, что это – моя нога. А вот и отрывок из бессмертного шедевра: