Впрочем, главное, что грело им душу, — это, по всей видимости, вид турунтаевского сотовика, который он так неаккуратно выронил на пол и попался под ноги одному из киллеров. И, разумеется, был благополучно раздавлен.
По их мнению, теперь Геннадий Иванович не сможет оперативно вызвать подмогу.
И в этом они были правы.
— Извините, Геннадий Иванович, — пробормотала я. — Кажется, сейчас я немного испорчу вам паркет.
И я вынула из сумочки маленькую коробочку в форме сигаретной пачки, представлявшую собой как бы набор теней, а в действительности содержавшую несколько десятков граммов пластита и снабженную ртутным детонатором, взрывавшимся от сильного удара или сотрясения.
— Что это? — скороговоркой выдавил Турунтаев пепельно-серыми губами. — Сейчас… с-с-с…
Наверно, он хотел сказать: «Сейчас не время наводить красоту». В этом он был прав: я собиралась отнюдь не наводить — я собиралась портить красоту.
Красоту турунтаевской квартиры.
Я взвесила коробочку на ладони, а потом швырнула ее в сторону нападавших.
И угодила точно в подбиравшегося к креслу, ставшему нам защитой, верзилу с «ПМ» — того самого, что с такой мерзенькой улыбочкой закрывал за моей спиной входную дверь квартиры Геннадия Ивановича.
Точнее, коробочка угодила в пол перед ним, но силы взрыва вполне хватило, чтобы отшвырнуть амбала на несколько метров назад, при этом совершенно его обезобразив и превратив лицо в страшную жженую маску.
Его развернуло в воздухе спиной к полу и отбросило… он врезался головой в тяжелое, с фигурными радужными разводами стекло резного книжного шкафа старинной работы… тяжелый осколок вонзился парню в горло.
Но он ничего этого не почувствовал: в момент контакта со шкафом он был уже мертв.
— Суччка-а-а-а! — прорезал пространство сдавленный вопль, и парень с «узи» выскочил из-за массивной колонны, служившей ему укрытием, и открыл огонь на поражение.
Мне удалось выстрелить в него из пневматического пистолета и отползти дальше, за роскошный кожаный диван, почти в самый угол комнаты, волоча за собой Турунтаева — туда, где у окна корчился накрытый жалюзи лысый бедолага.
Но о нем я забыла.
Как потом выяснилось — совершенно напрасно.
Парень с «узи» разнес в щепки кресло, разбил очередью абажур, прошил даже картину на стене, хотя непонятно, чем она ему помешала. Я швырнула в него пневматическим пистолетиком, в котором уже не осталось ни единого дротика, и это неожиданно помогло.
Пистолет попал в лицо киллера и — надо же такому случиться! — в то самое место, в которое я приложила его несколько минут тому назад в прихожей.
Он взвыл и едва не выронил от боли автомат — и этого мгновения замешательства мне вполне хватило.
Я выметнулась из угла, как пантера, — вероятно, он мог бы среагировать, если бы ожидал такого маневра, а не насыщался болью, хватаясь за лицо. Я буквально вцепилась ему в горло… непостижимо, как он успел перехватить мои руки, уйдя от смертельного для него выпада… но уже следующий удар парировать ему не удалось.
Ничтоже сумняшеся я ударила ему между ног, он сдавленно простонал и, обернувшись вокруг своей оси, как багдадская танцовщица, совсем не в восточных традициях мешком свалился на пол.
— А-а! — торжествующе проговорила я и, наклонившись, подобрала «узи», выпавший из руки так нерасчетливо уронившего свое мужское достоинство амбала (ударь я посильнее, это произошло бы едва ли не в буквальном смысле!).
И начала разгибаться.
Но закончить этот процесс мне не было дано.
Сильнейший удар обрушился на мою голову, еще один пришелся в основание черепа, и я, потеряв равновесие, тяжело подалась вперед. С выросшим в ушах глухим уханьем все опрокинулось… колыхаясь, как потревоженная водная гладь, в глаза одним стремительным прыжком бросился ярко натертый паркет, что-то гулко ударило в лоб…
И все померкло.
* * *
Впрочем, я быстро пришла в себя. Вероятно, беспамятство продолжалось несколько секунд, но этого вполне хватило нашим врагам.
Я увидела, как с пола медленно поднимается минутой ранее вырубленный мной парень.
Как ухмыляется надо мной лысый, в руках которого я увидела осколки разбитого телефонного аппарата. Массивного аппарата, старинного образца. Килограмма полтора.
Вероятно, именно он ударил меня — и именно этим аппаратом. А потом добавил кулаком.
Подошел третий — с автоматическим шприцем в руках.
Именно этот, последний, легко ухватил за шкирку Турунтаева, тряхнул его, а потом, бесцеремонно швырнув на пол, произнес следующую достойную всяческого внимания речь:
— Ну, шалава, тебя же добром просили! А коли ты решила попутать… мочилово нам тут захороводила…
— Да че разговаривать? — хрипло проговорил парень с «узи» (он отобрал его у меня и вернул в свое владение). — В расход и — ноги отсюда! А то мало ли че!
— Эт верна-а, — отозвался тот и притянул к себе Турунтаева. А парень с «узи» шагнул ко мне и направил пистолет-автомат на меня.
Его лицо страшно перекосилось, когда палец на курке дрогнул, и у него вырвалось хриплое:
— Ну… что же ты заглохла, сука…
И тут произошло нечто необъяснимое.
…Оконные стекла негромко хлопнули, и вокруг образовавшегося небольшого белого кружка с аккуратным отверстием в самой сердцевине, зазмеились и расползлись во все стороны, хищно извиваясь, прихотливые трещины. Оба стекла на долю мгновения упруго завибрировали в напрягшемся воздухе и с грохотом и звоном рухнули десятками больших и малых полос и осколков прямо на сжавшегося под окном Геннадия Ивановича.
А на груди амбала с «узи» быстро набухало, расплывалось кровавое пятно.
Он выронил пистолет, посмотрел на меня округлившимися от предсмертного изумления глазами — в них не было боли, только слепое, обвальное ошеломление! — и на подломившихся ногах рухнул прямо на двумя секундами ранее потерявшего сознание Турунтаева.
Человек с пистолетом-шприцем вскрикнул и попятился, но тотчас же две пули угодили ему в грудь, и его откинуло назад.
Непонятно, как при такой отдаче мог устоять на ногах мой несостоявшийся убийца — вероятно, пули были выпущены из крупнокалиберного оружия.
Последний уцелевший — тот самый лысый, что ударил меня телефонным аппаратом, — вместо того чтобы припасть к полу и лежать, бросился к дверям, чтобы выбежать из комнаты…
Он не добежал до двери, вероятно, двух метров: его голова разлетелась буквально на куски. Его швырнуло об пол, и он, проехав метра полтора, застыл на пороге.
Господи, да что же это?!
Я попыталась было приподняться, но пронизывающая боль в голове и инстинкт самосохранения заставили меня снова припасть к прохладному полу, прижаться к нему щекой и слушать, как гулко ворочается в мозгу гулкая, выворачивающая меня наизнанку тошнотворная дурнота.