- Я теперь совсем не могу написать ту книгу, из-за которой мы с тобой познакомились.
Профессор осмотрел свою болтушку, вспомнил про два?дцать пять лет разницы в возрасте и вынес вердикт:
- Я тоже не могу написать твою книгу. Я и читать тебя не хочу. Мне вредно. Придется просто жить. Хочешь?
- Но я погибаю, когда подолгу не общаюсь с буквами. Я ведь не фантазирую, не сочинительствую, я просто люблю буквы...
- Страдалица, - подытожил доктор. - Потерпи. Все проходит. А ты пока ни на что не годишься, писательница...
Выслушав его, Алина вспомнила Тиму, отвернулась от Нотр-Дам де Пари и подумала:
"Просить - надо.
У людей, чтобы получить помощь Бога, просить - надо.
У Бога, чтобы получить помощь от людей, просить - надо.
Просьба - продлевает жизнь, поскольку развивает сюжет просящего.
Творцу приходится заканчивать произведение, которое не берет от жизни.
Просьба нужна обеим сторонам.
Люди - Его руки.
Вот молитва моя: ведешь меня - веди еще. Веди всегда, а я - постараюсь.
Мне радостно - слушаться Тебя, ощущать Твою руку. Ежедневное чудо моей жизни - ощутимо, зримо. Смирением - это чудо называют?
Помоги Господи..."
А вслух сказала:
- Спасибо, доктор. А кто из нас прав, мы узнаем лишь когда вернемся на Землю...
Тело, душа и чудо
Профессор привез Алину в Шартр.
Картинная красота города с нерусской архитектурой почему-то взволновала этих русских путешественников до послед?него эритроцита. Гуляли праздно, как любовники, весь день, фотографировали собор и рассуждали о витражах, а также об уникальных шартрских мастерах - хранителях цветных стекол.
В Шартре порассуждать о глубокой старине, о мистическом ландшафте, о симпатичных домиках на воде - логично. Но болтать в Шартре о витражах собора Нотр-Дам де Шартр - то же самое, что в Москве о Красной площади, причем стоя на ней ногами.
Ну что говорить о витражах в виду самого большого витража в мире! Но очень приятно. И загадочно. Стоишь перед чудом, тебя прижало к чуду прямо носом, от чуда уже некуда деться, а ты все рассуждаешь и рассуждаешь.
Странные существа - люди!..
Ночью в отеле, прижатые к чуду прямо носом, они наконец обнялись. Поцеловались. А поскольку в минуту сотворения поцелуя они уже были обнажены, то им не потребовался ритуал: они и так уже разделись до костей и стали прозрачными друг для друга.
И наконец перестали болтать.
Оставим их в покое, они - обычные мужчина и женщина. У них все как у всех - теперь. Забудьте.
Утром
- Скажи, профессор, только честно...
- Да, любимая... Слушаю тебя.
- В чем смысл моей личной веры в Бога, если точно знаю, что Он есть?
- А ты попробуй сказать это Ему.
Эпилог
Но особенно меня интересует судьба человечка в вязаной шапке и пальто-пледе ромбами. Помните, четыре года назад на Чистых прудах он, весь в муках творчества, с секундомером читал Чехова?
Удалось ли страдальцу от словесности выполнить заказ и написать сценарий великолепный, но с соблюдением поставленных ему условий? И заинтересовался ли он теми гранями бытия, которые четыре года назад казались ему пустой тратой времени и сил?
Если и заказ выполнил, и гранями заинтересовался, то чем он сейчас занимается?
...А на Чистых прудах в этом году открылась бойкая торговля акулами. Очень дорогими, аквариумными, но - изящество, гибкость, невозмутимость и сила! Рядом можно прикупить прекрасную синюю зебросому с лимонным хвостом - выйдет много дешевле.
При отсутствии денег на рыбу можно просто посидеть на скамейке и почитать эту книгу. Без секундомера.
Москва, 2002
Приложение 1
Карфаген
Современные североафриканские кошки не понимают по-русски. Я ей - кис-кис, а она (возможно, он) - шмыг под "мерседес"! И все. Дипломатический иммунитет, думает киса, поскольку машина припаркована у посольства.
А посольство находится на окраинной улице города Тунис, а мы гуляем по этой улице, уставленной разными посольствами, пальмами, кактусами. Осваиваемся на новом для себя континенте.
Мой повелитель (назову его так - мы в мусульманской стране), страстно влюбленный в кошачьих, вспоминает, что к нерусским кошкам надо обращаться с чмоканьем.
- Как Гайдар в его правительственном детстве?
- Нет, побыстрее. Как будто он заснул и захрапел, а жена ему - чмок-чмок-чмок...
- Начинай, - говорю.
- Запросто, - отвечает мой повелитель и прекрасно ?чмокает.
Рыжая мерзавка осторожно высовывается из-под машины и недовольно вопрошает моего повелителя - в чем дело?
- У твоего арабского очевидно сильный русский акцент, - шепчу я.
Мой повелитель еще почмокал: кошка вся вышла, до хвоста. Тут я неудачно, то есть громко и русскоязычно, влезла с привычным кис-кис - зверушка взлетела на дерево, потом на ближайший забор и облила нас гневом. Я еле успела щелкнуть фотоаппаратом - рыжая исчезла на территории посольства.
- Безвозвратно, - вздыхаю я.
- Правда путешествует без виз, - вздыхает он.
Так в конце декабря 1999 года вечером мы гуляем по окраине города Тунис, где расположен наш отель.
Избалованные московскими пищевыми просторами, мы ищем продовольственный магазин, однако чуть не на каждом углу натыкаемся либо на аптеку, либо на поликлинику.
- Они так крепко подлечились, - решаю я тунисскую загадку, - что не едят...
- И не пьют, - мрачно отмечает мой повелитель, вспоминая, что здесь в разгаре священный месяц Рамадан.
С трудом отыскав бутылку минералки, возвращаемся в "Хилтон". По дороге обнаруживаем - не побоюсь преувеличения - стадо котов, сыто и лениво выкарабкивающихся из помойки на перекрестке.
Совершаем еще одну попытку найти общий язык с возлюбленной фауной: я шепчу кис-кис, мой повелитель чмокает.
Расслышав наши призывы, бедные животные переглядываются в жутком недоумении. Хвосты у кого вверх, у кого вниз, все взбудоражились и головами вертят; куда деваться - никто не знает. Ведь с одной стороны - нормальное арабское обращение к котам "чмок-чмок", с другой - пугающее и, кажется, неприличное иноземное "кис-кис"... В результате - врассыпную все.
Не встретив понимания в мире животных и гастрономов, ужинаем в ресторане отеля и привыкаем к стране, в которой мы собираемся встречать 2000 год от Рождества Христова.