По личному произволу Тима могла настроить картинку, как у всех, - на трехмерное изображение. Но так же легко ее трехмерные видения становились многомерными, звучали, двигались, переливались из цвета в ритм, и это ей было понятно и удобно. Но она еще не знала, что только ей. Атмосфера монастыря быстро творила с ее душой что-то новое, воздушное, окрыляющее. Само собой волнами приходило понимание безграничности, которую невозможно выразить...
Например, первый взгляд на икону вышел плос?костным. А наутро все изменилось: складки одежды зазвучали, глаза женщины ожили и посмотрели на Тиму прямо, а младенец на руках, казалось, пошевельнулся и даже что-то сказал, очень тихо.
* * *
Тима пошла к двери и подергала ручку. Заперто. Это - первое настоящее удивление. Ей казалось, что все двери всегда открываются, если взяться за ручку. Это было как воспоминание. А эта дверь была какая-то необычная: не поддавалась. Странно.
Тима еще не умела бояться. Сев на кровать, она за?крыла глаза и поискала в своей мозаике видений что-нибудь себе в помощь. Вынырнули разноцветные рыбки, те, что жили в ее прежней комнате у профессора, в громадном аквариуме, - и разговор, случайно донесшийся до ее слуха через несколько стен и этажей.
"- Счастливых людей обязательно надо запирать на замок, - это был голос доктора.
- Почему же? - голос мамы.
- Для их собственной безопасности. Неужели это непонятно!.."
Тогда Тима подумала - а сейчас вспомнила, - что рыбки, наверное, очень счастливы, потому их и заперли в аквариуме. Но тогда это была лишь игра слов и рыбок, а сейчас - ситуация, данная в ощущениях. Счастье - это причина, по которой закрыта дверь этой комнаты. Так?
Девушка открыла глаза и подошла к иконе вплотную.
- Убери счастье и открой дверь, пожалуйста! - попросила она. - Я хочу поплавать, но не в аквариуме.
- Иди... - долетел откуда-то ночной голос.
Тима вернулась к двери, толкнула ручку - и весь двор, зеленый, травный, с медом и золотом - весь предстал перед ней, с белокаменным горизонтом и голубоватым воздухом. Она шагнула в светящееся пространство. Сердце сжалось, как нищен?ский кулак с копейкой. Больно.
- Ты же попросила убрать счастье, - напомнил тот же голос.
- Здесь... что-то... - Тима положила руку на грудь, не умея выразить свою внезапную боль.
- Везде - что-то, - сообщил голос.
Путешественники
Когда лайнер поднялся над облаками, Алина посмотрела в иллюминатор: в прозрачном небе стояла радуга. Такую не увидишь с земли: радуга была замкнутой.
Абсолютная окружность. Абсолютные цвета.
Алина подергала профессора за рукав:
- Смотрите скорее, она круглая!.. Радуга!
Профессор нехотя открыл глаза, стряхнул с рукава Алинину руку и осмотрел пеструю окружность:
- Да, красиво... - и откинул свое кресло до упора, чтобы не видеть пейзажей за иллюминатором.
- Это к чему, к надежде? - спросила вредная Алина.
- Наверняка. - Профессор закрыл глаза.
- Вы плохо переносите полеты? - уточнила Алина.
- Конечно.
- Вы не хотите разговаривать?
- Разумеется.
- Вас тошнит?
- Еще бы.
- Какая у нас идиллия, однако, - заметила она.
- Супер, - согласился он.
В таковом согласии профессор темных наук Неведров и писательница душевно-любовных сочинений Алина прибыли в столицу Австрии.
Вену продувало: у пешеходов ломались зонты и даже каблуки.
- Что дальше? - спросила Алина, глядя в мутное окно "Хилтона".
- Раскладывайте вещи, пойдем обедать.
- У нас по всему маршруту - один номер на двоих?
- Одноместные или не существуют, или очень дорого стоят. И вообще - зачем? При нашей с вами бесконечной духовной близости - расселяться-то...
- Издеваетесь. Ну ладно. Понятно. Я бы переоделась к обеду.
- Приступайте. Не стесняйтесь. Я вообще-то врач.
- Но я-то не больная!
- Кто это вам сказал? - усмехнулся профессор.
В ресторане отеля стояла такая отфильтрованная, хрустальная тишина, будто что-то назревало. Стук вилки звучал, как выстрел. Бесшумные шаги официанта - как топот носорога. Нежно сквозило грибным бульоном.
- Музей безмолвия, - буркнула Алина, расправляя салфетку.
- Я выбрал самые тихие закоулки мира. Наше путешествие будет эталоном молчания всех и всего, - пояснил профессор.
- Чудесно! А мы с вами тоже будем помалкивать? Для единения со средой?
- Да. Конечно. Говорить вслух - только в случаях крайней, острейшей необходимости.
- Угроза жизни - тот случай?
- Откуда вы предвидите угрозу вашей жизни? - вздохнул профессор.
- От смерти, - объяснила Алина.
- Не преувеличивайте. - Профессор углубился в чтение меню.
- И зачем я поехала? - Алина взяла блестящий нож.
- Читать меню, - сказал профессор.
Ближе к ночи Алине захотелось скулить. На стене в номере висела хорошенькая маленькая акварель, несущая взорам постояльцев мартовский австрийский вино?градник, еще совсем голый, но такой жизнеутверждающий, что хоть плачь. Именно вдоль него Алина прогуливалась несколько лет назад с незабвенным Степаном Фомичом, о коем ей так упорно запрещал вспоминать профессор.
- Вы не могли заказать номер удачнее! - Алина ткнула пальцем в акварель.
- Что такое? - пожал плечами профессор. - Опять нахлынули воспоминания? Вы никогда не замечали, дорогуша, что Земля круглая? И что на каждом углу этого шара какое-нибудь дежа-вю подстерегает любого человека - и чем яростнее он жил, тем вернее подстерегает. Я не могу ради вас перестроить все отели и поменять все интерьеры, понимаете?
- Насчет на каждом углу шара - это вы здорово сказали.
- Я старался, - пояснил профессор и развязал галстук. - Спать не собираетесь?
- У меня бессонница.
- А, ну ладно, а я посплю. Мне завтра таскать по всей Вене тяжкий груз...
- Сочувствую. С утра займусь гимнастикой для похудения. Спокойной ночи.
Алина забралась в горячую ванну и прислушалась к своим ощущениям.
Да, вот на полках такие же полотенца, как тогда. Вот фирменные флакончики "Хилтона" с шампунями и лось?онами - как тогда. Вот стены из красного искусственного мрамора - как тогда. Все то же самое. Даже сам номер, кажется, тот же. Но в спальне - другой, чужой, незнакомец, и что с ним делать - пока неясно. А где сейчас спит Степан Фомич?