Доизвинялся - читать онлайн книгу. Автор: Джей Рейнер cтр.№ 49

– История запомнит нас обоих.

Что меня вполне устроило. Если истории нужно кого-то запоминать, то почему не меня? Я снова в игре, мои эмоции снова под контролем. Эйфория была налицо, полноценная, глубокая и удовлетворительная. Мы с президентом совершили доброе дело.

Когда перед возвращением в США мы поднимались на борт «Гольфстрима», Эллен Питерсен сказала:

– А вы ушлый политик.

– Не придавайте этой истории большого значения, – сказал я. – Я предпочитаю считать себя обычным человеком, который по воле случая оказался в необычных обстоятельствах.

– Хорошо сказано. Обычный парень в необычных обстоятельствах. Очень хорошо.

– Как, по-вашему, журнал подаст материал?

– Зависит от ряда вещей.

– От чего, например?

– Как обычно. От исхода выборов в Германии. От того, будет ли достигнуто соглашение на текущем раунде переговоров по мировой торговле. Опять же – всевозможные форс-мажоры. Ну, сами понимаете, стихийные силы.

Последнее выражение мне понравилось. Теперь Марк Бассет соперничал со стихийными силами за внимание читателя.

Марк Бассет против стихийных сил.

Стихийные силы против Марка Бассета.

Да уж, тут любому редактору придется попотеть.

На всеобщих выборах в Германии вернули на высокие посты прежних руководителей. Последний раунд переговоров по мировой торговле в Цюрихе зашел в тупик. И не случилось никаких землетрясений, наводнений или прочих вмешательств стихийных сил, результатом которых стала бы утрата множества жизней. А потому фотография к статье Эллен попала на обложку номера «Тайм» за ту неделю: крупноплановый снимок моего лица, закрытого пухлыми, женственными руками.

Заголовок под ними гласил: «КОМУ ЖАЛЬ ТЕПЕРЬ?»

Ниже шел подзаголовок: «Человек, которому все мало хлеба смирения».

Статья начиналась так: «Марк Бассет – обычный человек в необычных обстоятельствах».

За ней последовали другие просьбы дать интервью.

– …пришло сообщение от некоего Роберта Хантера из Лондона, – сказала Франсин, читая длинный список в книге регистрации. – Просил передать вам привет, интересовался, не хотите ли вы написать дневник: «Одна неделя из жизни Верховного Извиняющегося». Сказал, можете быть настолько позитивны, насколько пожелаете.

– Мило.

– Голос у него чудесный.

– Дженни, ты не против, если я скажу ему просто отва…

– Не сжигай за собой мосты, Марк.

– Тогда сама с ним разберись. Скажи ему, я…

– Очень извиняюсь, но по уши занят?

– В точку.

Дженни нацарапала что-то в своем блокноте.

– Есть одно приглашение, которое ты, по-моему, должен принять. Позвонили от Хелен Треже. Тебя зовут на передачу в воскресенье вечером.

От таких предложений не отказываются. Ток-шоу Треже «Поговорим по душам» представляло собой не прерываемый рекламой часовой разговор с глазу на глаз в прямом эфире и обязательно с Важным Гостем. Его смотрели миллионы зрителей от побережья до побережья, но делали это не ради гениальных мыслей приглашенных, а ради мгновения с носовым платком. Так или иначе, но Треже всегда умудрялась заставить плакать перед камерой собеседников: будьте вице-президенты, сенаторы, генералы в отставке, все они рыдали в кресле перед ней. Если вы хотя бы раз посмотрели «Разговор по душам», то неизбежно предположили бы, что Соединенными Штатами управляет сплоченный круг мужчин с эмоциональным недержанием. На протяжении всего эфира Треже смотрела ясными глазками, сочувственно поджав глянцевые блестящие губки и склонив голову набок. Слова «Не спешите, постарайтесь взять себя в руки» стали ее коронной фразой. Но уж с меня-то слез хватит. Я плакал ради всего человечества. Брать себя в руки мне не придется.

Мы полетели на личном самолете на юг, в Вашингтон, вокруг Колумбия, сняли несколько апартаментов в «Уилларде» и заказали паршивую псевдоитальянскую пасту в номер.

– Хочешь, я поеду с тобой? – спросила Дженни, наматывая на вилку узел переваренных, недосоленных лингин. [29]

– Думаю, с Треже я сам справлюсь, – отозвался я.

* * *

На закате за мной заехал в отель лимузин телекомпании, который по дороге обвез меня вокруг Белого дома, словно мне устраивали экскурсию. Потом мы свернули на север по Пенсильвания-авеню и снова на юг к промышленного вида зданию, притулившемуся в тени гостинично-жилого комплекса Уотергейт. В недрах здания, куда меня провели по коридорам, чересчур ярко освещенным гудящими галогеновыми трубками в потолке, а после мимо темных складов с декорациями, находилась студия Треже. Она весьма напоминала апартаменты в отеле, откуда я только что уехал: глубокие диваны и кресла, тяжелые, собранные складками портьеры с цветочным рисунком, стандартно фаллические торшеры. А посередине – телеведущая Хелен Треже, сидевшая с видом хозяйки, которая ждет, когда же начнется вечеринка: коленки вместе, изящные лодыжки затянуты в блестящие чулки, одна нога в лодочке на шпильке с притворной скромностью упрятана за другую.

Перед самым эфиром я углядел коробку с бумажными носовыми платками, тактично припрятанную за диванной подушкой, и сказал:

– Думаю, сегодня они вам не понадобятся.

Она тоже посмотрела на коробку.

– Вон те, милый? Они только чтобы поправить во время перерыва помаду. – И наградила меня ужасающей улыбкой, показав зубы цвета глазировального сахара; от этого оскала кожа в уголках глаз у нее пошла трещинами, взломавшими дорогой макияж. – Положитесь на меня, дорогой. Все будет хорошо.

Зачем ей надо было это говорить? Реверсная психология. В прошлом, когда я слышал эти слова, они произносились, чтобы унять тревогу, которую Линн подмечала еще до того, как я сам сознавал, что нервничаю. На сей раз они только заставили меня задаться вопросом, а не следует ли забеспокоиться? Я поймал себя на том, что рассматриваю коробку с носовыми платками так, будто это бутылка с алкоголем, к которой мне позже, возможно, понадобится приложиться.

Поначалу интервью шло просто и гладко. Треже спросила, что собой представляет Джеффрис. Она задала все те же вопросы, что и Питерсен, не упустила спросить про эмоциональный потенциал и о том, что я почувствовал, узнав, что видеозапись моего извинения разослана по всему миру. Я ответил, что поначалу ощущение странное, но со временем ко всему привыкаешь.

– Я только надеюсь, что люди нашли в этом что-то для себя.

Она заморозила меня еще одной льдисто-белой улыбкой, что я воспринял скорее как знак препинания в разговоре, чем желание подбодрить.

– У вас в Англии, кажется, говорят что-то про хлеб смирения. У нас в США такого выражения нет. Что вы об этом думаете?