Доизвинялся - читать онлайн книгу. Автор: Джей Рейнер cтр.№ 40

– …он слегка наклоняет ее в сторону. Так он все равно видит, что внутри, но никого не исключает, он…

Я встал.

– Джо, останови изображение.

– Марк, мне кажется, нам не нужно…

– Останови кадр.

Я всмотрелся в экран. Сколько бы я ни кивал, какие бы проницательные вопросы ни ставил, какие бы ни издавал «охи» и «ахи», ничто из сказанного мне командой ни на дюйм не приближало меня к извинению, которое можно было бы осуществить на практике. Возможно, в этой мелочи с орехами и мисочкой есть что-то важное.

Я сказал:

– Знаю, что он делает.

Джо посмотрел на экран.

– Он выбирает орехи. Он наклоняет мисочку и выбирает орехи.

Я покачал головой.

– Нет, все гораздо конкретнее. Он не просто выбирает орехи. Он выбирает определенные орехи, специфические орехи. Он выбирает орехи макадамия, и можно ли его за это винить? Я тоже на них падок. Макадамия – вкуснейшая штука. Ты не мог бы, ну, знаешь… запустить запись сначала? Вот видите? Раз орех, два, три. Сплошь макадамия. Этот человек любит поесть, – победно заключил я. – Вот что дает ему радость жизни…

Рухнув в кресло, я повернулся к Дженни, но по ее лицу уже увидел, что она все поняла.

– Жареная курица, картофельный салат, гамбоу… – сказала она.

– …ореховый пироге макадамиями…

Она склонила голову набок.

– А такое бывает?

– Дженни, какая разница? Если можно сделать начинку из пеканов, то и из макадамий тоже. Мы разыщем ему рецепт. Или сами придумаем.

– Меню для афроамериканской души. Нечто традиционное.

– Вот именно.

– Нам понадобятся поваренные книги.

– И немало.

– И большой дом с огромной кухней, где бы потренироваться. Марк, это будет триумф.

– Я извинюсь перед ним за чудовищные преступления рабства за таким ленчем, которого он в жизни не ел.

– Я всегда знала, что ты самый подходящий, – сказала Дженни. – С самого начала знала.

Она сжала мою руку. Остальные вокруг, даже Уилл Мастерс, с жаром кивали. Они разразились аплодисментами, и я почувствовал, как меня заливает теплая волна предвкушения: остается всего несколько дней до гигантского выплеска эмоций, всепоглощающего чувства освобождения. До искреннего извинения.

Я многое любил в Линн Макпартленд, но ее стряпня к этому не относилась. Не отягощенная ни благоприобретенным мастерством, ни врожденным вкусом, она готовила паршиво. В первые месяцы нашей совместной жизни это было ужасной проблемой, поскольку она отказывалась признавать свои недостатки.

– Благодарю покорно, как-то я на собственной стряпне до стольких лет дожила, – сказала она однажды вечером, когда я предложил небольшой конструктивный совет. – Думаю, я и сейчас без тебя обойдусь.

Я же сомневался. То, как небрежно она рубила на деревянной доске для сыра куски кровоточащего мяса, много раз грозило нам отравлением, и даже те блюда, которые выходили так, как им, на ее взгляд, полагалось, предвещали расстройство желудка. Например, она отказывалась верить, что порядок, в котором добавляются ингредиенты, имеет хоть какое-то значение. Если Линн пыталась приготовить coq au vin, [21] никогда нельзя было быть уверенным в том, что лук будет отпассерован до того, как вино попадет в кастрюлю, или же после, то есть останется сырым. Она упорно зажаривала чеснок до горьких бурых шкварок, прежде чем подмешать к нему что-либо еще. И никак нельзя было закрыть глаза на ее пристрастие к консервированным добавкам. Однажды вечером она подсмотрела, как я вбиваю в подливку на соке от ягнятины немного желе из красной смородины и дижонскую горчицу, и для нее воссиял свет: она решила, что секрет вкуса кроется в липких склянках, теснящихся на полках кухонных шкафов. Вот она тайна, которую я от нее утаил! Следующим вечером я застал ее за тем, что она ложками накладывала клубничное варенье в начинку для рыбного пирога, чтобы «добавить оттенок сладости». Жидкость из банки с маринованным луком стала главным носителем «луковой остроты», и ни одно блюдо а-ля Линн Макпартленд не могло считаться готовым, если в него не опрокинули полбанки томатного кетчупа «Хайнц».

Всякий раз, когда она бралась готовить, я начинал патрулировать кухню, точь-в-точь тюремный охранник, выискивающий беглецов. Просто не мог ничего с собой поделать. Я знал, что с ни в чем не повинными ингредиентами творят страшные вещи и что мой долг их защитить. К несчастью, мне не хватало силы характера действовать в лоб. Вместо того чтобы просто велеть ей прекратить противоправные действия, я топтался у нее за спиной и говорил что-нибудь вроде: «Ты уверена, что копченую лососину следует класть в сковородку до того, как приготовить из яиц болтушку» или «Соленые артишоки в грибном ризотто?». Она же только еще больше сгорбливалась над плитой, будто считала, что так сумеет спрятать от меня эту трагедию.

Неизбежно мои разочарование и ярость вскипели и выплеснулись через край, и притом в наихудшем месте: в рецензии. Речь шла о ресторане при одном лондонском отеле. Ресторан специализировался на сочетании турецкой и австрийской кухни, а получившихся в результате монстров подавали на целых сервизах белого фарфора «Виллерой энд Бох» или «Королевский Доултон». Кофтка шнитцель. Штрудель с цукатами из баклажанов. И так далее. Как я о том написал:

В предыдущий раз Австрия и Турция повстречались на поле битвы, и результат был не менее устрашающий и кровавый. Зачем я сюда пришел? В конце концов, если бы я искренне хотел поесть настолько невкусно, то мог бы остаться дома и попросить приготовить обед мою подругу. Более того, она не запросила бы с меня лишних пятнадцать процентов за угнетающее обслуживание. Обслуживание было бы столь же угнетающим. Она просто не взяла бы за это денег.

Линн я объяснил, что это шутка. Я ей много чего говорил, но она все равно была в ярости, и по праву. Однако своего рецензия добилась. Разделение труда в домашнем хозяйстве позволило нам достичь своеобразного равновесия: мы дополняли друг друга и почти стали единым целым. Я готовил и мыл посуду. Она выполняла остальные обязанности по дому, где от меня в любом случае было мало толку. Меня это вполне устраивало, так как по характеру я повар-одиночка, который и желает, и нуждается в том, чтобы держать под контролем все, что происходит на кухне. Полагаю, будь даже Линн хорошей поварихой, я все равно сделал бы все, что в моих силах, лишь бы не пускать ее к плите. Пусть ей остаются ванная и гостиная. Пусть ей остаются коридор и спальня. Кухня – моя. Я не играю в ансамбле.

Вот почему первые три дня в Луизиане оказались для меня такими необычными и удивительными. Там в большом доме возле медленных вод Миссисипи мы с Дженни готовили вместе, окруженные томами рецептов от Камиллы Гленн и Крейга Клейборна, Билла Нила и Жанны Вольтц, и Американского института кулинарии. Мы жарили курицу по Гленну, лишь слегка обваляв ее в муке, а потом жарили еще, предварительно вымочив (согласно Клейборну) в молоке и соусе «Табаско», а после решили, что предпочитаем невымоченную. Мы попробовали свои силы в приготовлении фрогморской похлебки, такой густой от кусочков сосисок, креветок из Мексиканского залива и мелко порубленных кукурузных початков, что ложка стояла. Я приготовил гамбоу из дикого риса, пряное от кайенского перца и французских свиных колбасок, а Дженни варила речных раков в огромной кастрюле, которая занимала половину плиты и от которой запотевали окна, и мы подносили друг другу ложки с готовой снедью, чтобы пробовать, проверять и советовать. Мы по очереди толкли кукурузу, пока у нас не начинали болеть руки, а потом варили полбу с солью и сливочным маслом. Мы практиковались в мягком замешивании теста с добавлением пахты, чтобы клейковина не распалась и печенья не стали жесткими. Мы варили подливу для пирога с говядиной и вареньем на молоке, которая, хоть и готовилась согласно инструкции, вкуснее от этого не становилась. Мы даже попытались изобрести пирог с орехами макадамия, взяв за основу начинку из пеканов, но он не имел успеха.