– Будешь продолжать? Если жалко ухо, можешь остановиться, – поддразнивала она его.
Но Энрике не терял боевого настроя и продолжил бросать кости. Выпала тройка. Осталось десять очков. Может, оттого, что напряжение немного спало, Энрике, не останавливаясь, бросил кости в восьмой раз. Выпала двойка – наверное, он забыл подуть на кости. За оставшиеся два броска нужно было набрать не меньше восьми очков. Вероятность этого – не больше пятидесяти процентов. Энрике решил продолжить и бросил кости, будто желая избавиться от щекотки в ухе. Выпала пятерка. В это мгновение в первый раз за всю игру Энрике обернулся к Каору и сжал кулак в победном жесте. Его устроило бы любое количество очков, кроме единицы. В худшем случае, если выпадет двойка, каждый останется при своем, а в лучшем Энрике получит десять тысяч долларов. Перед последним броском парикмахер взял Энрике за ухо и приставил к нему лезвие бритвы. Если выпадет единица, лезвие отрежет его оливковое ухо. Энрике успел только подышать на кость, как игра неожиданно закончилась.
Кабинет заполнили мужчины в костюмах, они вывернули руки парикмахеру и крупье, окружили старуху и под конвоем, как подозреваемых, вывели из кабинета всех, кто имел отношение к игре. Энрике и Каору ошеломленно смотрели на происходящее. Когда один из мужчин попытался забрать фишки, горой наваленные на столе, Энрике пришел в себя.
– А вы кто такие? – яростно заорал он.
– Ты играл на свое ухо, так? – спросил мужчина деловым тоном.
– Один бросок кости – и десять тысяч баксов были бы у меня в руках! – выкрикнул Энрике, который еще не отошел от азарта и возбуждения игрой.
– Я менеджер этого казино. Вы занимались противозаконной деятельностью. Я мог бы заявить на вас в полицию, но в этот раз закрою глаза. Всё, уходите отсюда, живо.
– А что будет со старухой?
– Ее вернут в сумасшедший дом.
– Главное – ухо на месте, – сказал сидевший за рулем Чон Сон Мин.
Молли добавила:
– В казино перед рассветом сплошное безумие.
Энрике с надутой физиономией съежился на заднем сиденье и молча потирал ухо. Поспать бы, да разве уснешь, если только что упустил десять тысяч долларов. Когда автомобиль выехал на скоростное шоссе, он хрипло пробормотал:
– Обманула меня проклятая бабка.
Да, проигравший и победитель были определены заранее. Рискуя собственным ухом, Энрике еще раз столкнулся с суровой правдой страны, которая никогда не помогает неудачникам. В тот миг, когда десять тысяч с вероятностью два из трех были готовы упасть ему в руки, игру объявили законченной. Не слишком ли вовремя это произошло? И старуха, и парикмахер, и внезапно появившиеся парни – все они были повязаны. Дешевый фарс, разыгранный только ради того, чтобы побаловать старухину кошку человечьим ухом. Вдруг Молли вскрикнула, будто неожиданно вспомнила что-то:
– Я читала такой роман. Гора Видала. Забудь об этом, Генри, они все подстроили.
Каору, как и Энрике, не спалось: мешал легкий жар в висках. Ни с того ни с сего он вспомнил о Фудзико. Вряд ли она могла иметь что-то общее с людьми, сидящими в этой машине. Наверняка она в Бостоне выбирает ту Америку, которая подходит ей. А он, Каору, опять, сам того не осознавая, продолжает завязывать с Америкой свои порочные связи. Он понимал, что был одного сорта только с теми парнями, которые не могут жить без рискованных игр со смертью.
1.6
Без гроша в кармане Каору вернулся на Манхэттен и бросил свое утомленное похмельем и недосыпом тело на кровать в квартире Маккарама. Не успел он погрузиться в сон, как Маккарам окликнул его:
– К тебе заходила японка.
Услышав это, Каору вскочил, а Маккарам кинул ему телеграмму и сверток, перевязанный ленточкой. В свертке лежал шарф, наверное, в подарок Каору. Телеграмма была написана по-японски в латинской транслитерации, отправителем значилась Фудзико Асакава.
Завтра еду Нью-Йорк тчк Давай встретимся тчк Я остановлюсь Эссекс-Хаусе тчк
Телеграмма была отправлена три дня назад. Если господин Маккарам получил ее два дня назад, у него было достаточно времени, чтобы отдать ее Каору до того, как тот уехал в Атлантик-Сити. Каору сдержал гнев и спросил, не передавала ли эта девушка еще чего-нибудь. Господин Маккарам сообщил, явно потешаясь над тем, как Каору меняется в лице.
– Сказала, что сделает покупки в Баниз и вернется в Бостон пятичасовым вечерним поездом.
На часах было три пополудни. Еще можно успеть. Каору швырнул рюкзак и выбежал из дома; вдогонку ему неслись полные иронии и недоумения слова господина Маккарама:
– Значит, это она – любовь, которая не дает покоя твоему сердцу? Не могу понять, чем могут нравиться эти офисные девушки. Смотреть противно, как повторяется эта ерунда: мальчик встретил девочку и т. д. и т. п.
Каору даже не обернулся, он знал, что за ехидством Маккарама скрывается ревность. А Маккарам еще успел крикнуть в спину Каору:
– Не смей влюбляться в бабу! Очнись от этого кошмара!
Интересно, что подумала Фудзико (независимо от того, каких взглядов она придерживалась), когда увидела господина Маккарама, сексуальная ориентация которого была очевидной? Каору забеспокоился: вдруг она решила, что и он тоже блуждает по просторам однополой любви. Ему захотелось во что бы то ни стало встретиться с Фудзико перед ее возвращением в Бостон. Ну почему в его отношения с Фудзико всегда кто-то встревает? В Бостоне, когда Каору собирался встретиться с Фудзико, в его дела обязательно вмешивался Маккарам. А в Нэмуригаоке его любви постоянно препятствовал братец Мамору.
До магазина, где его ждала любимая, Каору добежал за десять минут. Увидев свое отражение в стекле витрины, он неприятно удивился: что это за землекоп? После Атлантик-Сити он не переоделся, под глазами темнели круги, следы его недавнего падения, подбородок зарос щетиной, волосы и воротник пропахли табаком и алкоголем. Стыдно показываться на глаза Фудзико таким измочаленным. В общем-то, Каору подозревал: раз она специально приехала, значит, у нее есть к нему интерес; и ему хотелось, насколько это возможно, быть искренним с ней.
Фудзико выбирала галстук в отделе мужской одежды. Каору окликнул ее:
– Фудзико-сан, – стараясь сдержать прыгающее сердце, а она посмотрела на него холодным, чужим взглядом.
– Наконец-то. Я уж думала, не встретимся.
– Меня не было дома, я только сейчас получил твою телеграмму.
– Что ж, мы хотя бы не разминулись.
– А ты не можешь остаться в Нью-Йорке еще на день?
– У меня всего полтора часа до поезда.
Времени оставалось слишком мало. Теперь он жалел, что потратил его на никчемные игры. Фудзико оплатила галстук, сказав, что это подарок отцу, и потом предложила Каору, чтобы он сводил ее в свое самое любимое место. Она была подкрашена тщательнее, чем тогда, в Бостоне, в ее позе сквозило кокетство, вероятно, адресованное кому-то. Каору не верилось, что этим «кем-то» мог быть он. Во взгляде Фудзико он прочел суровое осуждение, но, может быть, ему это только казалось из-за угрызений совести.