Одинокая птица - читать онлайн книгу. Автор: Киоко Мори cтр.№ 10

Сделав глубокий вдох, чтобы голос звучал твердо, я заявляю:

— Птица будет жить в моей комнате. Тебе она ничуть не помешает. Ты ее вообще не увидишь, если, конечно, не станешь ко мне соваться.

Бабушка открыла было рот, но передумала и плотно сомкнула челюсти. Я чувствую, как шевелятся ее мыслишки. Думает, что бы такое сказать пообидней. Но я не намерена ждать, пока она сочинит какую-нибудь гадость.

Не говоря ни слова, я пошла наверх, в свою комнату. Думала, что бабушка ринется за мной, но ошиблась. К тому же ей все равно за мной не угнаться: у нее болят колени и спина. На всякий случай я все же прибавила шагу, вошла в свою комнату и закрыла дверь. Сердце билось со страшной силой. Прислушалась к шагам бабушки — нет, по лестнице не поднимается.

Сегодня без ссор, конечно, не обойдется. Может, целая неделя пройдет в мелких стычках, но пока что, хоть на какое-то короткое время, я в безопасности. Я поставила на письменный стол сумку, положила на блюдечко кусочки фруктов, открыла дверцу «птичьего домика» и задвинула внутрь угощение. Птица тотчас же запрыгала к блюдцу и принялась клевать мелко накрошенный виноград. Пока я ходила в ванную за водой, свиристель успел проглотить несколько кусочков. Его клюв, измазанный соком, стал красным. Затем я повесила сумку на крюк под потолком, где раньше висела клетка с канарейками. Бабушка слишком стара, чтобы влезать на стул. И даже если влезет, потеряет равновесие, поэтому птица в безопасности. Будет смотреть на нее издали с ненавистью, словно старая злобная кошка.

На моем дубовом комоде тикают часы в форме совы. Их подарила мне мама на день рождения, когда мне исполнилось семь лет. После этого я и научилась определять точное время. Желтые глаза совы бегают туда-сюда, в такт секундам, и каждый час сова ухает столько раз, сколько положено. Мы с мамой всегда при этих криках смеялись. Пока я объяснялась с бабушкой, сова проухала одиннадцать раз. Времени на сочинение остается маю. Через два часа я должна встретиться с друзьями в центре города: собираемся пойти в кино.

Ничего не поделаешь. Достаю новый лист бумаги и принимаюсь писать. Вот что выходит из-под моего пера:

«Каким был в 1975 году старшеклассник средней школы? — на этот вопрос я не берусь ответить. Он слишком общий. Расскажу лучше о себе. Моя семья абсолютно не похожа на другие, обычные семьи, поэтому и я отличаюсь от остальных девочек моей школы…»

Пока я излагаю свои невеселые мысли, свиристель принимается тонко попискивать, звук напоминает отдаленный вибрирующий шелест.

Поздним летом и осенью так трещат где-то вдалеке сверчки. Под это странное пение мне вспоминается лужайка за домом дедушки Курихары. поросшая пампасной травой. Давным-давно, задолго до того как на нашу семью навалились беды, я часто гуляла там августовскими днями, держась за руки с мамой и дедушкой. Внизу, в траве. трещали сверчки, а наверху, на деревьях, — цикады. Мы распугивали зеленых кузнечиков, и они выскакивали из травы, раскрывая радужные крылья и делая огромные плавные прыжки.

«Прислушайся», — шептала мама.

Крылья кузнечиков тоненько звенели. Затаив дыхание, я слушала удивительные голоса природы — свист ветра, пение сверчков и цикад. Прыжки кузнечиков напоминали неторопливо бегущие волны. Блаженство и покой!

Может быть, в 2000 году нам с мамой доведется опять пройтись по той лужайке и послушать звон кузнечиков. Мне тогда будет почти столько же лет, сколько маме сейчас, а она достигнет возраста покойной бабушки Курихара. Может, к тому времени я уже не буду ни скучать по ней, ни сердиться. В далеком будущем наше сегодня превратится в грустные воспоминания о прошлом. И мы станем рассказывать о нем, как рассказывают сегодня старики о войне, вспоминая страшные бомбардировки и голод.

Когда я была маленькой и расстраивалась по пустякам, мама с улыбкой утешала меня: «Когда-нибудь вспомнишь про этот случай и посмеешься». И еще она часто говорила: «Тяжелые времена не могут длиться вечно». Предназначались эти слова мне, но, думается, мама имела в виду и свои проблемы. Да, может, в 2000 году мы обе посмеемся. Все возможно на этом свете. За двадцать пять лет произойдет очень много и плохого и хорошего. Но думать о будущем мне сейчас не хочется. Мне интересней мое прошлое. Все бы отдала за то, чтобы вернуться в детство, на нашу лужайку, увидеть маму и бабушку и услышать пение сверчков.

Я еще только поднималась по лестнице в доме Като, как услышала, что они о чем-то горячо спорят. Увидев, как я захожу в кухню, госпожа Като вскочила со стула.

— Хочешь чаю? — Голос ее прозвучал неестественно весело, а вымученная улыбка получилась чересчур приветливой.

Не успела я ответить, как она зажгла плиту и насыпала в маленький чайник заварку. Откинув с квадратного лица короткие седеющие волосы, она одарила меня еще одной улыбкой. Пастор Като, поставив на стол миску с рисом, рассеянно кивнул мне и снова принялся за еду, вылавливая палочками из мисо морские водоросли вакаме. Кийоши явно избегал моего взгляда. Перед ним на тарелке лежали три остывших тоста, к которым он, судя по всему, не притронулся. На нем синие джинсы и коричневая майка-футболка с короткими рукавами — сувенир, привезенный прошлым летом из лагеря юных христиан на острове Сикоку. Кийоши тогда решил, что он обрел веру в Бога и должен пройти обряд конфирмации. На этой майке спереди нарисована высокая гора, испещренная следами человеческих ног, на спине написано разноцветными буквами: «Возрадуемся!», а ниже, белым шрифтом — цитата из Нового Завета.

Когда я потянулась за чашкой, предложенной госпожой Като, Кийоши резко вскочил. Ножки его стула с визгом проехали по полу. Через секунду его шаги стихли в конце коридора — он прошел в свою комнату и плотно притворил за собой дверь.

— Ну, как дела в школе? — спросил пастор, когда я опустилась на стул, на котором только что сидел Кийоши. Очки для чтения священник сдвинул на кончик носа, чтобы лучше разглядеть меня. Он довольно высок, но нескладен. Одет в простую белую рубашку и мешковатые коричневые брюки. Выглядит пастор гораздо старше моего отца. Круглая проплешина на его макушке с каждым годом заметно увеличивается.

— Сейчас каникулы, — ответила я, удивившись, как он не может запомнить, что у нас учебный год заканчивается раньше, чем в муниципальных школах. — Вчера был последний урок. Правда, мне нужно еще сдать конкурсное сочинение. Учительница позволила мне принести его через несколько дней.

— Уверена, она не пожалеет о том, что дала тебе поблажку. Сочинение ты напишешь прекрасное, — вмешалась в наш диалог госпожа Като.

— Не знаю. Идет с трудом. Вчера наконец закончила, но мне оно не нравится.

— Ты чересчур требовательна к себе, — нахмурилась госпожа Като. В этом она упрекала и мою мать. «Чи, — обращалась она к ней по имени (а это имя означает „Одаренная мудростью“), — ты слишком самокритична. Нельзя все время пилить себя».

— Кстати, мама не прислала вам письмо для меня? — спросила я и мгновенно, по выражению лица госпожи Като, узнала ответ.