Черный театр лилипутов - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Коротких cтр.№ 28

— А теперь — сыр! — сделал ударение Пухарчук на слове «сыр» и повторил его со значением: — Сыр!

— Да — сыр! — собезьянничал я. — Сыр! Сыр! Сыр! и к тому же ворованный с сырзавода! А если я кому-нибудь сообщу, что ты скупаешь ворованное, можешь распрощаться с филармонией, здесь такие воришки не нужны…

Я был зол. Пухарчук не ожидал от меня такой подлянки.

— Я не скупаю ворованного, мне его подарили, — пробормотал он растерянно.

— Это еще хуже, ты знал и молчал, за это знаешь, что бывает?

И тут передо мной отчетливо всплыла мерзкая рожа, которая ухмылялась сквозь прогнившие зубы и цедила:

— За козла-хозяина! Чтоб ему с насеста не слезать!

Меня всего передернуло, надо же такому привидеться.

— Про сыр мы потом поговорим, — ответил дребезжащим голосом Пухарчук. — А колбаса? — закричал он со слезами на глазах. — Сейчас скажешь, что пересохла?

Про колбасу я что-то ничего не мог придумать. Женек бегал по комнате, торжествуя победу. Сейчас он отыграется, колбаса была самой дорогой составной частью этого жуткого бутерброда «а ля Пухарчук».

— Ну? — то и дело поглядывал на меня Пухарчук. — Ну? Это я еще по-дружески, по магазинной цене уступил, а у частника знаешь, сколько стоит?

— Частники сухую колбасу на огородах не выращивают, — старался я сохранить спокойствие и как-нибудь выкрутиться из этого положения.

И, главное, улика была налицо. Пухарчук оторвал от глянцевой поверхности сыра шпалу и положил ее передо мной. Она весила даже больше, чем полкилограмма.

— Черт с тобой, — сдался я. — Давай счет.

Пухарчук с радостным визгом выложил мне информацию:

— Булка — пятьдесят две копейки, масло — девяносто нить, варенье — один рубль пятьдесят копеек, сыр… — тут он запнулся и посмотрел на меня.

— Ворованный, — презрительно сказал я. — За это у нас сам знаешь…

И опять, словно наваждение, появилась перед глазами гнусная рожа.

— Ша! Не гони, баклан! — увидел я на уровне глаз два растопыренных пальца.

— Итого… — донесся до меня голос моего бывшего друга. — С тебя девять рублей девяносто семь копеек. Я сейчас еще три копеечки займу, и ты мне будешь должен ровно десять рублей. И вот здесь распишись.

Он ткнул мне в нос блокнотик, где я с удивлением увидел расчерченные графы, в которых стояли имена Пети, Коли, Левшина, и теперь рядом с ними появилось мое.

— Петя, — читал я вслух. — Два рубля пять копеек, Коля — пятнадцать копеек, Левшин…

Напротив Левшина сначала стояло пятьдесят копеек, потом это было вычеркнуто и исправлено на один рубль. Напротив моей фамилии тоже были вычеркнуты пятьдесят копеек и сейчас громоздилась жирная цифра — десять.

— Это что же? — грозно спросил я его. — Ты тоже долговую яму открыл? Под Закулисного работаешь?

— При чем здесь Закулисный? — покраснел он. — В долг даешь, а попробуй все запомни.

— В общем, так, — поднялся я. — Во сколько мне обошелся твой бутерброд?

— Семь рублей девяносто семь копеек, — тут же выстрелил Пухарчук. — Три копеечки я тебе занимаю, будет восемь рублей, два рубля коньяк — итого: за тобой должок десять рублей.

— Короче! — командирским голосом произнес я. — Плачу тебе только за коньяк и за то, что съел. Мы насчитали всего семь булок. Я съел одну, вот за это тебе и плачу, то есть один рубль и… тринадцать копеек, — подсчитал я на бумажке. — Плюс коньяк два рубля. Твоя дружба мне будет стоить всего три рубля тринадцать копеек. А оставшийся бутерброд «а ля Пухарчук» можешь засунуть себе… Теперь иди и жалуйся Закулисному.

— Мы так не договаривались! — Женек задергал головой, сморщил носик… — Ты его уже надкусил!

— Вот за это тебе и плачу!

— Так нечестно! — показались слезы на его глазах. Куда я его теперь дену? Ну хочешь, без колбасы за пятерочку?

— Я на тебя буду жаловаться, — сказал я. — За то, что ты позоришь Куралесинскую филармонию, вымогаешь продукты и спекулируешь ими. Ты позоришь высокое звание артиста! Сейчас пойду и расскажу все Закулисному.

Я пустил пробный шар и увидел, как перепугался Пухарчук.

— Уже и шуток не понимаешь! — закричал он очень грустно и слишком звонко. — За кого ты меня принимаешь?

— Если честно… то теперь я даже не знаю, за кого тебя принимать. Скорее всего за морозоустойчивого жлоба.

Когда я зашел с завернутым бутербродом к себе в номер, Левшин брился в ванной. Увидев меня, он чуть не порезался.

— Ты это, правда, не нарочно? — спросил он меня, показывая на лоб.

Я посмотрел в зеркало и увидел там ярко-оранжевый рог.

— Можешь считать, — ехидно улыбнулся Витюшка, — что билеты ты сегодня все раскидал. С таким набалдашником можно сделать заделку, не выходя из номера. Рогоносец, — хмыкнул он.

Витюшка приводил себя в хорошее настроение. Я несколько раз спросил у него, что произошло у них вчера, но Левшин, словно не замечая моего вопроса, пытался уйти от реальности в свой привычный мир иллюзий и веселья.

— Ну давай, что у тебя? — развернул он мой обед. — Вот это да! — покачал Витюшка головой. — Вкусно!

— Еще бы, — улыбнулся я и рассказал, во сколько мне чуть не обошелся этот бутерброд.

— Лилипута пупок испортил, — помрачнел Левшин. — И ты таким станешь, особенно не волнуйся… Знаешь, каким классным парнем Пухарчук был, мне всегда деньги занимал, а теперь во всем подражает Закулисному и боится его, боится, чтобы замену не нашли. Это хорошо, Закулисный такой болван, ему до фени, главное, башли идут, а другой давно бы разогнал такого лилипутика, который уже больше самого руководителя. Вот ты мне скажи, где ты такого лилипута видел, как у нас? — Я их вообще не видел.

— Еще увидишь, — махнул рукой Левшин. — Я почти все коллективы маленьких знаю, всех перевидел, но такого, как наш… Разве это лилипут? Он скоро вместо Закулисного с Иркой будет спать!

— Ты знаешь, — сказал я, — а с Иркой неплохо было б… Хоть она и сука, но что-то в ней есть.

Я поскромничал, сказав «что-то». Опять вспомнилось ее гибкое сильное тело и длиннющие ноги в черно-синих чулках. Левшин мерзко выругался.

— Она не сука, она тварь! — подпрыгнули злобно у него усы. — Когда Ирка в овощном работала, ее последний грузчик обходил, ее в карты разыгрывали: кому с ней в подвал за проигрыш идти. Если б не Закулисный, болван, она так бы в подвале и сгнила!

— Круто ты про нее, — засомневался я, хотя по опыту знал, что, как бы ни врал Витюшка, в его словах всегда была доля правды.

— Я… круто? — воскликнул Левшин, облизывая спелые губы. — Да любая моя крошка лучше и честнее этой твари! — смачно давил он на последнее слово. — Ну кто она была? Ну… я даже ее по-другому назвать не могу, а сейчас нас за людей не считает! Витя! — передразнил он Ирку. — Во сколько вы вышли из гостиницы? Чтоб это было в последний раз! — разбушевался Левшин. — Да кто она такая, чтобы мне это выговаривать?! Ей какое дело! А пупок ублажает… Она же его, дурака, сожрет и сама будет «Мойдодыром» заправлять!