Черный театр лилипутов - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Коротких cтр.№ 2

Сон был ужасным, но еще ужаснее было то, что ему предстояло сделать. Женек мучительно искал выход, что лучше: сказаться больным, отказаться от бредовой затеи или… Ничего толкового в голову не приходило, и тогда Женек сделал то, до чего не додумался бы ни один мудрец. Важен не столько поступок, сколько память о нем, а воспоминания обрастут такими подробностями, что никто и не вспомнит, было ли это на самом деле.

…Ведь Эдик из Красноярска стащил не три пачки киселя, а одну! Об этом Пухарчуку совсем недавно рассказал Серега из восьмой — за то, чтобы Женек взял его в дело. Единственное, чего не знал Серега, так это то, что пачку киселя Эдику принесла бабушка, которая по просьбе внука «тиснула» ее с кухни, заговорив бабу Пашу, а в остальном все было чистой правдой. И Женек, совсем не ведая того, пошел проторенной дорогой.

Пробегая мимо кухни, он бросил свернутую записку, которая угодила прямо на плиту перед бабой Пашей. Записка уведомляла, что Пухарчук, из третьей, хочет украсть кухонный нож и что он это сделает перед обедом.

— Я вот сейчас этого Пухарчука! Да прямо в котел! — задрожала клиника. Женек еще не успел добежать до палаты, как к нему со всех ног мчались Серега из восьмой и Жоржик из пятой со страшным известием о раскрытии заговора. Теперь уже лавры героя никто не мог отнять у Женька. Не он виноват, что их предали, а вот предателя надо немедленно найти и строго покарать. Пухарчук начал выступать в роли неумолимого судьи, проводя со своей свитой допрос с пристрастием. Распутать такое сложное дело было нелегко. После очередной клятвы: «Чтоб я не вырос!» — Женек скептически покачивал головой, чесал за ухом и как-то нехотя говорил:

— Хоть ты мне и друг, Василек, но правда дороже…

— Да чтоб я не вырос!

— Странно…

Допрос святой инквизиции был детской забавой по сравнению с тем, что устраивал Пухарчук на судилище. Лишь известие о том, что Женька через два дня выписывают из клиники, не заставило лилипутов признаться в предательстве.

Женек лежал с закрытыми глазами и представлял, как он вдруг приедет сюда снова через несколько лет -на операцию. А после операции он вырастет сразу… На сколько метров — Пухарчук решить не успел, потому, что к дверь постучали и в палату вошли мужчина и женщина.

Женщина была около метра пятидесяти росту, с наивными голубыми глазами трехлетней девочки, толстенькая, с кривыми короткими ножками, с пухлыми ручками, пепельно-седые волосы были уложены в высокую прическу. Говорила женщина мягко, с выражением, но иногда где-то там, на задворках, проскальзывала наигранность. Ей исполнилось шестьдесят лет, хотя выглядела она моложе; всегда куда-то спешила, чуть вперевалочку перебирая короткими ножками, чем-то напоминая маленького черепашонка, устремившегося к морю за убегающим отливом.

Елена Дмитриевна Закулисная стояла напротив кровати Пухарчука и внимательно его рассматривала. Чуть сзади стоял ее сын — Владимир Федорович Закулисный. Он был на несколько сантиметров выше своей маман, толстенький, кругленький, с такими же кривыми ножками и огромным животом, на котором еле сходилась рубашка. Это была точная копия своей матушки и покойного папочки — Федора Ивановича Закулисного, создателя «черного театра». Владимиру Федоровичу было тридцать пять лет, он недавно развелся с третьей женой и собирался жениться на четвертой.

— Женечка! — после внимательного осмотра ахнула Елена Дмитриевна, всплеснув руками.

Потом, как бы не веря своим глазам, покачала головой и мелкими шажками засеменила к Пухарчуку.

— Евгений Иванович Пухарчук? — участливо спросила она у него. — Я не ошиблась, Женечка?

— Правильно, — пискнул Женек. — Это я… Пухарчук.

— Здравствуй, — ласково сказала она. — Меня зовут Елена Дмитриевна Закулисная, а это мой сын — Владимир Федорович, — показала она рукой на сына.

Владимир Федорович изобразил на своем пропитом, трясущемся от напряжения и желания похмелиться лице что-то очень похожее на улыбку африканского льва. Сказать он ничего не мог, а только старался унять двухдневную дрожь. Мать поставила условие: выпьет до «того» — продаст представление.

— Женечка, — спросила Елена Дмитриевна. — Тебе когда-нибудь приходилось встречаться с артистами?

— Нет, — недоуменно пропищал Женек.

— А хотел бы им стать?

— Кем? — обалдел Пухарчук.

— Артистом! — с выражением воскликнула Елена Дмитриевна, высоко подняв над головой указательный палец. — Артистом!

Пухарчук знал, что иногда отсюда попадают или в цирк, или в филармонию, хотя при нем набора еще не было. А вот теперь ему предлагают стать артистом!

— Ты будешь играть на сцене, ездить по разным городам, — увлеченно рассказывала Елена Дмитриевна. — Тебе будут дарить цветы… Женечка, ты представляешь, что такое для артиста аплодисменты? Известность? И у тебя есть шанс стать артистом! Мы разговаривали с врачами, они нам сказали, что ты самый веселый и подвижный мальчик. Женечка, ну как ты, согласен?

— Не знаю, — пролепетал Пухарчук. — Надо спросить маму.

Женька выбрали не сразу. Пересмотрели все фотографии, порасспросили врачей, медсестер, и не последнюю роль сыграл фактор «закрытая зона роста». Ко всему прочему у него имелся недурной музыкальный слух. Мать вызвали в Москву, поговорили с ней, и после долгих колебаний она дала согласие. Так в 17 лет Женек стал артистом Куралесинской филармонии.

* * *

Ресторан жил своей обычной, насквозь прокуренной и пьяной жизнью. Мальчики и девочки с нелепо распухшими личиками приценивались друг к другу… Они вызывающе громко смеялись, заглушая проскальзывающее иногда чувство неловкости, до умопомрачения много курили и швыряли окурки на пол.

Посетители посолидней держались особняком. Не в силах быть с ритмом на «ты», они, словно загнанная семья слонов, неумело топтались на месте и не бродили по залу в поисках знакомых.

Через час ресторан опустеет, агония бутафорского веселья затихнет, чьи-то родители будут напрасно караулить входную дверь, звонить в милицию, в «скорую помощь», знакомым и незнакомым в поисках своего желторотого, который, не успев чирикнуть, уже сорвал голос. У солидных посетителей есть железное алиби… они или разведены, или собираются это сделать.

Я весь вечер танцую с Гузель. Ей лет восемнадцать, худенькая, с красивыми ногами, распущенные волосы пшеничным облаком плывут над плечами.

— Как… неужели… — недоуменно шепчет она ярко раскрашенными губами, — неужели вашему лилипутику девяносто лет? И ты вместе с ним играешь на сцене?

— Я же сказал, что работаю администратором, но когда кто-нибудь из артистов болеет, то приходится.

— Вот это жизнь… — мечтательно протягивает девчонка, прислонившись ко мне. — Никогда не думала, что познакомлюсь с артистом.

Танец закончился, мы сели за мой столик. Ее знакомые мальчики с огромными розовыми ушами и квадратными плечами предупреждающе пускали дым в мою сторону.