— По-прежнему хороша? — спросила она.
— Да.
— У нас на театре один старый актер говорит: девка, ты так налилась, что тебе в любое место ткни — сок пойдет. Рожать тебе надо. Надо, конечно. — Произнеся этот монолог, она сделала паузу и, вздохнув, добавила: — Не от кого только.
Как я потом определил из нашего разговора, она от меня ожидала ответа: «Почему не от кого? Можно от меня».
Когда мы жили вместе, не очень надеясь, я все же предлагал ей родить, может быть, ребенок привязал бы ее ко мне.
В зеркале я видел ее внимательный взгляд, она ожидала ответа, но я промолчал.
— Ты еще не родил детей? — спросила она.
— Еще не родил. Ты же наверняка все обо мне знаешь.
— Не все, не все…
Она заказала себе вырезку по-суворовски, огромный кусок жареного мяса, овощной салат, красную икру, семгу.
— Я осилю сто граммов водки, — закончила она, но тут же поправилась: — Лучше сто пятьдесят, а тебе сколько?
— Я за рулем.
— У тебя машина! Как замечательно!
— Как твой майор или уже подполковник, а может быть, уже полковник?
— Подполковник. Он за рубежом. А в какой стране, не знаю.
— Он уехал туда один?
Я знал, что за рубеж без жен обычно не посылают.
— Почему один? С собственной женой и детьми.
— Он с нею не развелся?
— Не развелся.
— А мне кто-то из актеров говорил, что у вас была свадьба.
— Не было у меня свадьбы. И вообще, у меня ничего не было и нет.
— Не понял…
— Забудь! Не было у меня никакого подполковника. И никого нет. И живу я на одну актерскую зарплату. Подрабатываю немного на радио. В общем, и скучно, и грустно. В театре что-то не складывается. Занята мало. Надо бы переходить в другой, но предложений нет. ТЫ и сам знаешь: чтобы тебя заметили, надо сняться в кино, и сняться удачно, или непрерывно мелькать в телевизионных программах, или вести какую-то передачу. Но когда становишься ведущей на телевидении, обычно приходится уходить из театра.
— Что ты хочешь от меня?
— Как и всегда, всего. Прости меня. Я тебя недооценила. Нет, я чувствовала, у тебя что-то есть. Есть агрессия, а это самое главное и у животных, и у людей. Но все вокруг говорили: не получится из тебя хорошего актера. И Классик говорил. А он редко ошибался. На тебе ошибся. И когда в меня влюбился, как ты говорил, гэбешник, я подумала: ну буду офицерской, а впоследствии, может быть, и генеральской женой, получится в театре — замечательно, не получится — буду только женой. Я знала, что женитьба на актрисах никогда не поощрялась ни в армии, ни в органах. Но у него же отец секретарь ЦК КПСС. Я думала, он-то все устроит. Но не устроил, потому что его сын женился на дочери тоже ответственного работника ЦК партии. Так сказать, династический брак. И чтобы оторвать его от меня, ему предложили очень выгодную работу за рубежом, куда надо, естественно, выезжать с женою.
— И он уехал с женою?
— И он уехал с женою, даже не сказав мне, когда уезжает и в какую страну. Ну, в какую страну, он сказать не мог. Он хорошо знает испанский. Значит, где-то в Южной Америке. Вот и вся моя история. Я готова выслушать твою.
— У меня нет истории. Просто жил.
— С кем?
Я уже научился говорить только то, что хотел сказать.
— Снимался, писал диссертацию, как режиссер снял два фильма.
— А кто тебя толкает? — спросила она. — Я в везенье не верю. Нужно быть очень знаменитым актером, чтобы тебе дали возможность поставить фильм. Ты не знаменитый актер, но тебе дали. Говорят, ты не женат. Значит, не тесть толкает. Может быть, ты любовник дочери генсека? Но вроде мы знаем всех ее любовников. Ты по этому списку не проходишь. Откуда такое везенье? Премия, звание — заслуженный артист республики.
— Может быть, из-за моего дурного характера.
— Я понимаю. Дурной характер надо иметь обязательно, чтобы боялись, но как я замечала, дурной характер обычно появляется, когда актер становится звездой. А до этого он обычно добрый, отзывчивый, услужливый.
— Я таким никогда не был.
— Закажи мне еще водки.
Я заказал.
— Трудно и скучно быть одной.
Она почти была готова заплакать. Но собралась, припудрила покрасневший носик. Со мною здоровались. Ее рассматривали с интересом.
— Ты замечаешь, с каким интересом тебя рассматривают?
— Конечно, замечаю. Но это все шелупонь. Помоги мне!
— Чем?
— Сними в своем фильме. Дай мне хорошую роль.
— Теперь я буду снимать не раньше чем через год.
— Я подожду. Я уже научилась ждать. Порекомендуй меня в другой фильм, другому режиссеру. На этот раз я тебе буду верна.
Я отвез ее домой. Она жила в том же доме, в той же однокомнатной квартире.
— Пойдем, кофе напою.
Предложение было стандартным, затертым. Почему-то все, и мужчины, и женщины, когда хотели, чтобы мужчина или женщина остались, всегда предлагали чай или кофе.
Я пил чай. Она прошла в ванную и вернулась в почти прозрачном шелковом халате.
— Ты останешься? — спросила она.
— Если ты разрешить…
— Я тебе разрешу все.
Куда делись моя гордость и независимость? Сколько раз я представлял, как она попросит меня остаться, а я извинюсь, сошлюсь на занятость и уйду. Но я хотел ее все эти годы, и, когда спал с другими женщинами, я всегда сравнивал их с нею, и самую высокую оценку получала та, которая напоминала ее.
Но что-то у нас разладилось. Или я был слишком трезвым, или она, вероятно, выпила больше привычной своей нормы и, как мне показалось, с трудом удерживалась, чтобы не заснуть. Она уснула, обняв меня, чего раньше никогда не делала. С другим мужчиной у нее появились другие привычки.
Я смотрел на когда-то родное и любимое лицо, я, наверное, любил ее по-прежнему или полюбил бы, как прежде, если бы остался с нею. В тот момент у меня не было женщины. Органайзер выходила замуж за работника ЮНЕСКО и собиралась в Швейцарию, у Подруги поселился молодой режиссер, которого пригласили в ее театр на постановку, и он сразу выбрал ее на главную роль, она в благодарность пустила к себе, кормила его и даже купила ему рубашки, потому что выяснилось, что у него всего две. Одну рубашку он каждый вечер стирал и вешал в ванной, а вторую носил. В рубашках было восемьдесят процентов синтетики, поэтому он их не гладил.
Я один раз побывал на репетиции в театре — Подруга попросила меня посмотреть, как он репетирует.
— Одни говорят, что он гений, другие — что шарлатан…