Выехали мы рано, еще до пробок на московских улицах. На Рижском шоссе, где движение было в несколько рядов, я свернул на обочину и сказал ей:
— Садись за руль.
— Я не смогу.
— У тебя же есть права.
— Но нет практики.
— Теперь появится.
— Я не ездила на машинах с автоматической коробкой передач.
— Это еще проще. Вместо трех педалей только две.
Я хотел сказать: привыкай к этой машине, она будет твоей — но не сказал, еще будет время сказать, я уже решил, что машину оставлю ей.
Она пересела на водительское место, и мы поехали. Я дал ей несколько советов и попросил не превышать скорость в восемьдесят километров. Перед Волоколамском она предупредила меня:
— Я боюсь ехать через город.
— Дорога обходит город.
Я сел за руль уже в Тверской области, когда мы свернули на сельскую грунтовую дорогу с двухрядным движением. Она еще плохо чувствовала габариты машины и буквально сжималась при виде приближающегося встречного автомобиля.
В поездку я надел свой генеральский китель с орденскими планками, генеральскую фуражку с золотыми листьями на козырьке.
— Для большего уважения? — спросила она.
— Для большей безопасности.
Она, совсем как Татьяна, наморщила лоб.
— Генеральская форма — определяющий фактор, — пояснил я. — В цивильном костюме я просто старик. В генеральском кителе я старик, который может оказать сопротивление, возможно и оружием. У молодых придурков может возникнуть желание вышвырнуть старика и молодую женщину из хорошей дорогой машины. Но прежде чем напасть на генерала, они все-таки подумают: эти старые мудаки, которые всю жизнь носили оружие, могли приберечь его и в старости. Кстати, ты взяла свой карманно-жилетный?
— Да.
— В деревне его опробуем.
Ее мать жила в поселке, который когда-то был районным центром, захирел при очередном укрупнении районов и превратился в обычную, только большую деревню.
Мы подъехали к дому на окраине деревни, явно перестроенному лет двадцать назад, со сравнительно новой верандой и старым хлевом, сараем и поветью со сложенными поленницами дров с запасом на несколько лет.
Ее матери не было и шестидесяти, для меня еще не совсем старая женщина. Она сидела в кресле-каталке и, увидев меня, потянулась за платком, чтобы укрыть обрубки ног в шерстяных носках.
Когда я впервые вижу мужчину, то всегда прикидываю: смогу я с ним справиться физически, и пытаюсь понять, насколько он умен и наблюдателен. Уже много лет не занимаясь работой с агентами, я все равно разделяю мужчин только на две категории: может стать агентом или не может? Когда я впервые вижу женщину, я почти всегда думаю: мог бы и хотел бы я с нею переспать? Я всегда хотел переспать с безногими женщинами и женщинами-горбуньями. И не я один. Нормальное мужское любопытство.
Мать, увидев дочь, заплакала, стала тянуть к ней руки, как маленький беспомощный ребенок. Я впервые в жизни, наверное, испытал к женщине мгновенную жалость, мне хотелось взять ее на руки и отнести в машину, но она уже начала кричать, обвиняя свою двоюродную сестру, женщину лет пятидесяти, может быть даже и меньше, — возраст деревенской женщины не определишь по темному от загара лицу и большим, почти мужским, жилистым рукам. Сестра тоже кричала, и соседка кричала. Я понял, что соседка, женщина лет тридцати, тоже родственница, но более дальняя, потому что ее гнали со двора.
Я взял ее под руку и вывел за калитку.
— Вы тоже родственница? — спросил я.
— А как же! Внучатая племянница. Тетка совсем обнаглела. Инвалидке внимание нужно, она за внимание деньги заплатила, а сегодня, когда зарплату по полгода не платят, каждая живая денежка двойную цену имеет. Сейчас ягода пошла. Они на весь день уходят, ее одну на дворе оставляют. Ей в туалет надо, а в деревне удобства сами знаете какие, безногая же, трудно, что ли, стул сделать с дыркой да ведро подставить? Она сильная, сама с каталки на стул перебралась бы. Да и кормили ее только макаронами с тушенкой, что она из Москвы привезла.
Я умел слушать. И услышал, хотя об этом не было сказано ни слова: племянница готова была ухаживать за живую денежку.
— Если я заплачу в два раза больше, вы сможете ее подержать до конца лета?
— И не надо в два раза. Конечно, подержу, родственники все же.
— Можете нам на троих приготовить обед и ужин? — Я протянул племяннице сто тысяч.
— На эти деньги я вас неделю кормить буду. Вам обед из мяса или птицы?
— Из птицы.
Племянница еще больше повеселела. Мясо надо покупать, а птица бегала по двору — кур было не меньше двух десятков.
За нашими переговорами наблюдал мужик лет тридцати-сорока с внимательным взглядом алкоголика. Мне нужен был союзник. Я достал из машины литровую бутылку водки.
— Помоги супруге и сообрази закуску.
— Слушаюсь, товарищ генерал! — Он поставил водку в тень; проходя мимо кур, мгновенно выхватил одну, наиболее грузную, и я понял, что в охоте на кур он почти профессионал. Он это подтвердил, выдернув из-за поленницы топор и на чурбане, почти не замахиваясь, дернул топором, и голова курицы отскочила. Бросил под ноги жене еще бьющую крыльями безголовую курицу и приказал: — Щипай! Я в огород за томатами и огурцами для салата.
Мы перенесли вещи матери в соседний двор. Мать показала на короткое, почти детское платье, которое сушилось на веревке. Платье сняли.
— Деньги отдай за месяц, что я у тебя не дожила, — потребовала мать у своей двоюродной сестры.
Деньги долго не приносили, по-видимому уже истратили и набирали по соседям и знакомым.
Мы перекатили мать к племяннице, решив пока не говорить ей, что она остается в деревне. Пообедали наваристым куриным бульоном с вермишелью, поджаренной курицей. Литр водки усидели довольно быстро, на пятерых не так уж и много под маринованные грибочки и малосольные огурчики. От пережитого мать уснула тут же за столом, ее перенесли и уложили в задней комнате на диване.
— Пойдем в лес, — сказал я. — И возьми свой карманно-жилетный.
Я переоделся, достав из багажника пятнистую офицерскую униформу, которая отличалась от солдатской более плотной материей и вшитой в подмышку матерчатой кобурой со шнуром для рукоятки пистолета. Кобура была рассчитана даже на длинноствольный пистолет «стечкин». Я свой вальтер засунул в кобуру, она свой жилетный положила в карман джинсовой куртки, еще я прихватил коробку патронов для ее маузера.
— Ты в местных лесах ориентируешься? — спросил я.
— Конечно, пять летних каникул провела здесь, пока училась в школе.
— Теперь уже вряд ли проведешь…
— Помирятся, — безмятежно ответила она.