— А! — неожиданно заорал эльфёнок. — А-а-а!..
— Утентично, — машинально подсказал капитан, понимая, что парня сорвало с нарезки, и унять его сейчас просто нечем; нечем было даже как следует схватиться за голову — сломанная рука стреляла острой болью.
Камень всё никак не находился, но тощий эльфийский берсерк, которого подобные мелочи остановить уже не могли, подхватил первый попавшийся ком грязи и радостно загнал его в широкую часть петли. Похоже, ремни лесных эльфов изначально предполагали двойное назначение, подумал капитан.
Прежде, чем он успел предпринять хоть что-нибудь ещё, Кави вскочил на ноги, в два скачка вспорхнул на корпус «коробочки» и принялся раскручивать петлю. В горизонтальной плоскости, — задеть, конечно, никого не опасался, — и на вид весьма умело. Одновременно парень умудрялся пританцовывать, петь, строить дракону гнусные рожи и ругаться.
Немец, шалея от библейской извращённости сцены, выглянул из-за укрытия. Дракон раздувал мешки.
Но Кави успел первым.
Свободный конец пращи вылетел из его руки далеко вперёд. Ком грязи промелькнул в воздухе и ударил змея в широкую грудь. Место соприкосновения взорвалось настолько ярким голубым светом, что капитан, совсем уж было собравшийся стряхнуть мальчишку с БТР, прищурил глаза.
Дракон застыл на месте. От раны в груди к концам крыльев заструились дрожащие ручейки огня. Пламя бежало по извилистым каналам, как кровь по сосудам. Там, где капилляры заканчивались, огонь выплёскивался наружу дымными струйками.
— Земля чужого мира, — заворожённо проговорил Немец.
Голубое свечение наполняло гигантского зверя всё полнее. Дракон дёрнулся раз, другой, попытался свести крылья. Он застыл в воздухе, как в янтаре — не падая, утратив вес и весомость. Тёмно-синие ошмётки разлетались по сторонам; хвост последний раз дрогнул и рассыпался пеплом.
Наконец огонь добрался до шеи, захватил голову.
Дракон тонко, бессмысленно заскулил и взорвался.
Поток раскалённого, слепящего пламени хлынул по сторонам. Огонь ревел, кусал чужую ему землю, тут же распадаясь на отдельные языки.
Волна жара сбила капитана с ног, покатила по грязи, ударила спиной о чудом уцелевший ствол дерева. Огненный язык ощупал тело убитой «коробочки», фыркнул, поджался — и вломился внутрь. Металл корпуса на глазах менял форму, отекал и сминался. Лопнула какая-то последняя стекляшка.
Прижатый к дереву Немец пытался восстановить дыхание. Эльфёнка в поле зрения не наблюдалось — поэтому капитан смотрел на крупные капли расплавленной стали, которые медленно, чудовищно медленно летели прямо в него. Пора бы им было остыть, да вот не остывали — только сопротивление воздуха вытягивало их в стрелы.
Жидкий металл ударил Немца в грудь, живот, руки. Пробил изорванную одежду, вошёл в плоть, прожигая её до костей.
Капитан потерял сознание.
— Не спи, — произнёс чей-то равнодушный голос, — замёрзнешь.
— Живой, значит, — сказал капитан, раскрывая глаза. Может, и стоило поиграть в бессознанку, но любопытство пересилило. — Вот уж не думал. И, вижу, не поумнел.
— Поздно мне умнеть, — всё так же безразлично заявил собеседник.
Немец приподнялся на локтях.
— Ну как поздно? Никогда не поздно. А то сам вроде старый, а шуточки всё те же, детский сад. Эльфам на смех.
Собеседник впервые пошевелился.
— Это и вправду эльфы?
— Они самые. На орков, я так понимаю, ты уж насмотрелся?
— С высоты не очень видно.
— Ну вот. Теперь заземлился.
Собеседник коротко хохотнул:
— Да. Это ты опять молодец.
— Не я, — сказал капитан, — на этот раз тебя совсем пацан уделал.
— Смену себе растишь? Таких же псов бешеных?
— Обидно, понимаю, — сочувственно сказал капитан. Вооружённых собеседников обычно не дразнят, но случай был особый. — А ты ещё погавкай: полегчает.
Оба молчали. В мягкой тишине капитан мог различить звуки движения армий в низине. Будь в Вишве в ходу огнестрел, Немец, пожалуй, и «шахматы» бы начертил…. кстати!
Он приподнялся на здоровой руке, сел, неуютно поёрзал — незаметно нащупывая «макаров».
— Даже не думай, — сказал собеседник, не оборачиваясь, — говорил же: я тебе не пацан.
Пистолета в кармане действительно не оказалось, зато капитан впервые после пробуждения получил возможность оценить собственную одежду. Бушлат, штаны, берцы — всё в дырах; капли металла оставили множество отверстий с оплавленными краями.
Немец разворошил пальцем одну из прорех. Кожа руки щеголяла безобразным чёрным шрамом от глубокого ожога. Ни малейшей боли, впрочем, капитан не испытывал.
Он вообще чувствовал себя почти прекрасно, — если не считать сломанного запястья, — как будто раны, нанесённые ему именно драконом, тут же и затянулись без следа. Но следы-то были на месте — и подозрительно походили на шрамы от ожогов Кави.
Кави.
Эльфёнок? Нет, про мелкого мы подумаем позже. Теперь нужен старший.
Гибель дракона не могли не заметить из лагеря. Судя по звукам в низине, настоящее сражение ещё не началось. Если потянуть время, Содара и Кави наверняка отправят отряд…
— Тебе не холодно, майор? — участливо спросил Немец. — Давай бушлатом поделюсь.
— Земля ещё горячая, — ответил Рябышев, разгребая пепел босой пяткой.
— А в халатике чего?
— А я прямо из больнички, — в тон капитану сообщил майор. — Батаева помнишь?
— А должен?
— Улан-Удэ, СОБР, срочник.
- «Рысёнок»? Помню, как же.
- «Двести».
— Свои, на дороге?
Майор покачал головой.
— В дурке. Сошёл с ума, потом скончался.
Немец настороженно молчал. Рябышев наконец развернулся полностью, и стало видно, что он держит в руке.
Пагди.
Немец молчал.
— Это твой, — сказал Рябышев.
Немец молчал.
— Твой, твой. Батаев, потом ещё двое. Просто подержались.
— Боженька наказал. Грешно чужое брать.
- «Детский сад», говоришь? — усмехнулся майор.
— Уел, — легко согласился Немец. — А ты-то как — тоже подержался?
— Пришлось. Меня ведь тогда только-только заштопали… — Рябышев задрал подбородок, демонстрируя уродливый розовый шрам на горле, — давлю банку, тебя вспоминаю. Кормят через трубочку… комиссовали сразу почти.
«Ах ты, бедняжечка», подумал капитан, «и чего это я себя замочить не позволил?..».
— Уроды, — сказал он сочувственно, — боевого офицера!..