Я смотрю по сторонам почти с умилением, почти с нежностью и вдруг думаю, что и среди них полным-полно зашифрованных фанатичных кретинов, скрытых шахидов, новых Аттов, Джарров и Ханджуров, прячущих под полами кашемировых пальто пластиковую взрывчатку, тринитротолуол, адские машины, начиненные ржавыми гвоздями, или ампулы с сибирской язвой, в конце концов.
Короче, радость проходит так же быстро, как и появилась, я снова напрягаюсь, думаю о массовых убийствах, взрывах, отравлениях и прочем ужасающем дерьме, как можно скорее договариваюсь с таксистом, стареющим гопником в черных джинсах и узконосых ботинках турецкого производства, почти не торгуюсь, представь себе, детка, почти не снижаю безумный прайс, и вот уже через каких-то десять минут старый «сорок первый» уверенно встревает в вечную пробку на Ленинградском шоссе. Дребезжащие динамики изрыгают веселуху «Русского Радио», в салоне накурено и противно пахнет бензином, а где-то высоко над нами небо – мглистое и ненастное, предзимнее суровое московское небо.
В моем кармане – ключи от квартиры Вероники, и я решаю ехать к ней, пожить какое-то время там, прийти в себя, устроить себе каникулы в человеческих условиях в районе «золотой мили». К тому же я надеюсь хоть как-то прояснить сложившуюся ситуацию, надеюсь найти хоть какую-нибудь зацепку.
32
Проходит чуть больше недели с моего возвращения, а лучше сказать, – бегства, а я совсем никого не хочу видеть.
Нет, конечно, я набираю Егору и говорю этому раздолбаю, что был бы рад его повидать, посидеть, выпить и даже поговорить про кино. Но у Егора проблемы, муж его восточной красавицы что-то прознал и грозится закопать моего друга живьем, так что тому совсем не до разговоров.
– Как-нибудь в другой раз, – нервно бормочет он, – как-нибудь потом.
А больше я никого видеть не хочу, это так, детка, точно.
Поэтому я торчу в квартире Вероники, выхожу из дома раз в три дня, только за сигаретами и водой, ну и еще чтобы пожрать в соседнем суши-баре, наскоро запихнуть в себя довольно стремные сашими, и то только тогда, когда вконец надоедают йогурты, молоко, хлопья и мюсли, которыми забиты все кухонные шкафы покойной и этот величественный стальной холодильник Liebherr, который по размерам можно запросто спутать с отдельной комнатой.
Целыми днями я стараюсь не глядеть на себя в зеркало, тем более что отражение, как обычно, представляет из себя невнятное белесое пятно.
«Надо бы сходить к окулисту», – твержу я как заведенный и не трогаюсь с места.
Целыми днями я валяюсь на кровати, курю джойнты и смотрю телевизор, успокаиваюсь, релаксирую, глотаю ксанакс и либриум, скольжу по каналам, переключаюсь со скучных сериалов на бездарные ток-шоу, меняю VH1 на MTV, перескакиваю с Comedy Club на передачу «Аншлаг».
Я только не хочу смотреть новости, они меня угнетают. Краем уха я все же узнаю о столкновении поездов в Китае и террористическом акте на Филиппинах, о захваченной в заложники журналистке в Афганистане и о том, что обвалилась крыша какого-то бизнес-центра на Ленинском. О количестве жертв я ничего не знаю, я всегда успеваю переключиться до того, как диктор назовет цифру, но, думаю, за то время, что я зависаю в квартире у Вероники, народу полегло просто пропасть.
А в квартире уютно и спокойно, меня только немного напрягает обстановка, она все же напоминает о Веронике, ну да, все эти безвкусные дорогущие кожаные диваны в гостиной, зеркальные шкафы в спальне и еще, детка, этот ужасный, беспрестанно трезвонящий телефон. Отключать его как-то лень, да и вообще, должно же рядом быть хоть какое-то живое существо?
Денег, кстати, в квартире нет, зато я нахожу изумительный гарнитур от Pasquale Bruni и браслет 18-каратного золота с черными и белыми бриллиантами Jacob & Co. Я не думаю, что присваивать ее драгоценности как-то подло или там недостойно, детка, – ведь Вероника так и не подарила мне то самое кольцо от Cartier, что обещала еще на прошлый Новый год, и, в конце концов, все это чрезмерно роскошное барахло ей явно больше не понадобится.
Я роюсь в ее ноутбуке, этом желтом монстре Asus Lamborghini, исследую его содержимое и содержимое флэшки, что я привез из Лондона.
Ничего интересного там, к слову, нет, куколка. Все цифры и отчеты, какие-то диаграммы, пара бизнес-планов, короче, полная лажа, детка, ничего особенного. Вот только некоторые фотографии меня радуют, все наши поездки, даже остров Бали и тусовка с теми обдолбанными японскими чудиками, техногномиками, как мы их прозвали, все хранится на жестком диске. Я смотрю фотографии и курю джойнт за джойнтом. Телефон в квартире все трезвонит, как подорванный. Я глотаю либриум.
Я обыскиваю весь дом, но не нахожу ничего такого, чтобы хоть как-то пролило свет на ее гибель, ничего такого, что было бы достойно внимания. На вторую неделю, куколка, мне кажется, что я начинаю понемногу приходить в себя. Я постепенно привыкаю к мысли, что моей подружки больше нет, к ее пустой квартире и даже к тому, что телефон все звонит не переставая.
На звонки я, конечно, не отвечаю. Мне плевать, детка, даже если это ее новое увлечение, даже если это лысый придурок Тимофей, даже если это «Моссад» и ФСБ вместе взятые.
Я не реагирую на внешние раздражители, я пытаюсь приспособиться к новой ситуации.
Причем, надо ведь понимать, куколка, что у меня диета. Суп-пюре из брокколи, лук шалот и сельдерейный сок.
В какой-то момент, за просмотром очередной серии «Женаты и с детьми», я вдруг втыкаю, что снова начинаю сходить с ума, но на этот раз по-другому, да я просто дичаю, ни с кем не общаясь, ведь с момента моего приезда я так и не сказал никому ни слова, даже свой собственный мобильный ни разу не включил.
В итоге, приходится с этими самоограничениями подвязать, иначе, чувствую, сдохну, депр накроет меня по полной.
И вот – морось и ветер, и осознание, что скоро зима, и поэтому с неба сыплется мелкое говно, но зато в «Галерее» жарко, и кругом полным-полно малолетних шлюх в D&G и DsQuareed2 и престарелых пузатых кретинов в Brioni и Kiton.
Что ж, успокаивает, что здесь все как всегда: экспаты в убогих клетчатых рубашках Polo by Ralph Lauren стоят вдоль барной стойки с неизменным дерьмовым светлым пивом, провожая похотливыми взглядами каждую блядь, проходящую мимо, вездесущий Бартенев в костюме матрешки как-то уныло машет мне рукой и пьет зеленый чай, Никас Сафронов хлещет односолодовый виски, Такнов, Меркури, Клебанов и Губкин столпились возле туалетов, а чуть дальше Петя Листерман – сидит себе за центровым столиком с двойным коньяком Hennessy X.O. в бокале в окружении молодых сутенеров на стажировке и большого количества дешевых блядей, прикидывающихся дорогими шлюхами. Все, естественно, улыбаются.
Еще на входе я встречаю своих старых знакомых: одного армянского юриста, занимающегося международными арбитражами, не помню только, как его зовут, скорее всего, Норик, но может быть, и Арсен, впрочем, это не важно, куколка, и молодого банкира Макса, того самого рублевского миллионера с карликовым поросенком и особняком в стиле «технозамок». Он заявляется с двумя тощими моделями, Викой и Никой или Никой и Аллой, впрочем, это не важно, какие-то простые пролетарские имена, типа Нюра и Стася, Дуня и Фекла, ну и так далее; еще я встречаю старую подругу Вероники Ингу.