Итак, Вероника уходит, а меня с собой, естественно, не берет. Очень глупо с ее стороны, потому что я бы разрядил им обстановку. Представляю, что это будет за занудство – встреча мамаши, растерявшей всякую способность к материнской любви, и сынка, с трудом изъясняющегося по-русски, отпрыска, никогда эту самую любовь не ощущавшего, да и не нуждающегося в ней вовсе.
Они усядутся друг напротив друга в каком-нибудь дорогом кафе, за прозрачным столом, на мягких кожаных диванах, закажут минеральную воду без газа и по легкому салату и начнут старательно трепаться о полной ерунде, скрывая образовавшуюся неловкость. Вероника наверняка будет мучиться от навязчивого желания выпить и станет проклинать про себя этот мир, в котором как-то не принято закидываться с утра скотчем.
С такими мыслями я встаю с кровати. С огромной кровати черт его знает какого века, в меру скрипучей и мягкой. С шикарного аристократического антиквариата с массивными резными ножками и спинкой. Что в нем только толку, если Вероника занимается сексом где угодно, кроме постели. Мне кажется, это связано с какой-то ее детской фобией. Может быть, папаша как-то, напившись, изнасиловал дочку в ее детской кроватке, а может быть, наоборот, маман брала ее к себе в постель «погреться», долгими зимними вечерами поджидая своего статусного супруга с очередного затянувшегося совещания.
Впрочем, Вероника никогда не рассказывает о том времени, когда она была маленькой. Она вообще не любит распространяться о своем прошлом, всегда уходит от этой темы.
«Возможно, в прошлом у нее было слишком много боли и унижения», – думается мне. Отсюда – ее желание подавлять и унижать. Что же, я допускаю эту игру, главное – не она, главное – дивиденды.
На лицо я делаю себе маску из клубники и киви, на голову – маску из водки и желтка, это очень укрепляет корни, я пью свежевыжатый мандариновый сок и размышляю, чем бы сегодня заняться. Я думаю о магазинах и том, что если бы Вероника и вправду заботилась обо мне, то оставила бы свою кредитную карточку на тумбочке у кровати с какой-нибудь милой запиской. Я даже начинаю подсознательно верить в это чудо, хоть наверняка знаю, что чудес не бывает. Я даже подхожу к тумбочке и оглядываю пол вокруг нее в надежде, что карточка случайно упала. Тщетно.
Я не очень расстраиваюсь, ведь то, что я внезапно поддался слабости и поверил в невозможное, тоже является всего лишь игрой. Вернее, частью Большой Игры, придуманной мною для себя самого.
И без нее моя жизнь была бы совсем невыносима.
В номере звонит телефон. Я не подхожу, ведь мне никто не нужен, я самодостаточен, впрочем, возможно, это всего лишь слово на букву «С». Так или иначе, телефон надрывается, но мне наплевать, мне плевать, детка, мне и правда никто не нужен, или, наоборот, это я никому не нужен, как бы там ни было, плевать, я не собираюсь отвечать на звонки, а Веронику пусть ищут по мобильному.
Телефон не умолкает, я испытываю все больше и больше раздражения. Ну, и кому там приспичило?! Наконец, приходится взять трубку.
Голос на том конце телефонной линии мигом приводит меня в ступорозное состояние:
– Чего так долго к телефону идешь? – вместо приветствия говорит Тимофей.
Я молчу, пытаюсь унять дрожь, внезапно охватившую меня.
– Мамочка отправилась на встречу со своим генетическим отпрыском, да, Филипп?
Я молчу, не хватало еще подыгрывать этому психу.
– А чем занято брошеное дитя?
– Я только проснулся, – хмуро бормочу я.
– Да, я так и думал, – хихикает Тимофей, – ты не из тех, кто рано встает. Ты, кстати, как, после нашей встречи, восстановился?
– Да вроде нормально, – говорю я, а сам думаю, что зря я до сих пор ничего не сказал Веронике. Тогда бы мы вместе придумали алгоритм действий с этим лысым психом, выбрали бы правильную модель поведения.
– Что звонишь? – спрашиваю как можно более неприязненно.
– Раз мамочки нет дома, детки могут пошалить, – этот убогий явно настроен юмористично, – детки могут порыться у нее в сумочке.
– Что? – от волнения у меня першит в горле.
– Что слышал! – голос Тимофея вдруг становится похожим на злобный клекот. – Давай напрягись. Поройся, устрой ей обыск, на хуй. Мне нужна ее записная книжка. Не та, которой она обычно пользуется, а такая маленькая, Moleskinе, из зеленой кожи.
Я вспоминаю этот маленький блокнотик. Вероника обычно таскала его всегда с собой, но я никогда не видел, чтобы она хоть раз пользовалась им.
– Я думал, она пустая, эта книжка.
– Мне не интересно, что ты там думал, – шипит Тимофей, – давай поищи ее. А как найдешь, сразу перезвони на трубу.
Он кладет трубку, и первая моя мысль – набрать Веронике и рассказать обо всем. Что я за тупица, что так до сих пор и не рассказал о происшедшем?
Я набираю номер, но в самый последний момент спохватываюсь, ведь его наверняка прослушивают. Возможно, прослушка есть и здесь, в гостинице. Ну, тогда я молодец, что ничего не ляпнул. Хотя, надо было сделать это где-нибудь. В кафе или хотя бы вчера вечером, пока мы гуляли по Сохо.
Ладно, что уж теперь, раньше надо было думать. Встречусь с Вероникой и все расскажу.
В конце концов, даже если в словах Тимофея и есть доля правды, даже если способы наживы у Вероники не совсем законны, даже если она полномочный представитель Триады в Москве, что мне с того? Я хочу жениться не на этом лысом ментовском извращенце и даже не на своей бедной Родине, плевать я на нее хотел, а на Веронике, так что получается, надо мне держаться с ней вместе, будь она хоть самим исчадием ада, в самые тяжелые времена быть с ней.
А узнать, что там в этой книжечке написано, все же стоит. Ну так, на всякий случай.
И вот уже через полчаса скрупулезных поисков я смотрю на нее – обыкновенная такая записная книжка из тисненой кожи, даже не потрепанная. Ну и что же за секреты она в себе хранит?
С каким-то детским благоговейным интересом открываю и вижу колонки цифр, всевозможные комбинации четверок, шестерок и девяток, убористо написанные на нескольких страницах.
Надо же, а ведь я до сих пор не видел ее почерка, что ж, немудрено, в наше время люди предпочитают набирать текст в ворде, отправлять письма по электронной почте, даже любовные записки обернулись SMS.
Цифры занимают почти всю тетрадку, с первого и до последнего листа, и только в конце, на внутренней стороне обложки значится такой текст:
Обряд посвящения:
– за неделю до обряда три раза в день есть мясо, не меньше 300 г за разовый прием пищи, птица или рыба недопустимы;
– за шесть часов до обряда, во время него и в течение шести часов после концентрировать в себе ненависть к миру, ко всему, что вокруг и внутри, – таким образом, чтобы кульминация ее силы пришлась на время проведения обряда, а после постепенно сошла на нет;