Настройщик - читать онлайн книгу. Автор: Дэниел Мейсон cтр.№ 30

— Капитан!

— Тише, Дрейк, он приближается.

— Капитан, подождите.

— Дрейк, замолчите, — рявкнул Уизерспун, не отрывая глаз от прицела.

Но тут и они услышали крики, и Далтон повернулся.

— Что там такое?

Бирманец что-то проговорил. Эдгар обернулся и посмотрел на кусты, которые зашевелились сильнее. Он слышал, как трещит под чьими-то шагами подлесок.

Женщины вопили.

— Что за чертовщина?

— Кому-то придется заткнуть их. Они напугают зверя.

— Уизерспун, опустите оружие.

— Далтон, вы все испортите.

— Уизерспун, я сказал, опустите оружие. Здесь что-то не то.

Женщины приближались. Их крики перекрывали голоса мужчин.

— Проклятие! Кто-то должен заставить их заткнуться. Фогг, сделайте что-нибудь!

Эдгар видел, как Уизерспун прицеливается. Фогг, до сих пор молчавший, повернулся в седле и посмотрел на женщин.

— Стойте! — прокричал он. Женщины продолжали с криками бежать к ним, подбирая подолы своих одежд.

— Стойте! Дьявол вас забери!

Все смешалось: бегущие женщины, крики, слепящее солнце. Эдгар снова развернулся к лесу.

— Вот он! — прокричал Фогг.

— Капитан! Опустите оружие! — крикнул Далтон и поскакал к Уизерспуну, который еще крепче перехватил винтовку и выстрелил.

То, что было дальше, застыло в его памяти, превратившись в картину с искаженной перспективой. Там были и крики, и плач, но именно это странное искажение больше всего поразило Эдгара Дрейка и преследовало его потом, горе матери, преломившееся под каким-то невозможным углом, — какой-то отчаянный порыв матери к ребенку, протянутые, устремленные вперед руки, отталкивающие всех, кто старался удержать ее. Он узнал это стремление заломленных рук, эту картину, казалось, не существующую в реальном мире, вспомнив греческие урны, на которых изображены были крошечные фигурки плакальщиц.

Он долго стоял и смотрел. Однако лишь спустя несколько дней далеко не сразу до него дойдет весь ужас произошедшего, ударит ему в грудь, войдет в него, как будто мгновенно превратив в одержимого. Произойдет это вскоре на приеме у государственного управляющего, когда он увидит проходящую мимо молодую служанку, несущую ребенка на бедре. Тогда он вдруг почувствовал, что тонет, задыхается. Он начал мямлить какие-то извинения изумленным офицерам, которые спрашивали его, хорошо ли он себя чувствует, а он отвечал: «Да, не волнуйтесь, у меня просто слегка закружилась голова, вот и все». Потом, спотыкаясь, он вышел из помещения, спустился по лестнице в сад, где его вырвало прямо на розовые кусты. Слезы затопили глаза, и он разрыдался, трясясь и всхлипывая, пораженный несоразмерным горем.

Вспоминая эту сцену, потом он и сам не поймет, над чем он так рыдал тогда.

Но сейчас, когда он был свидетелем материнского горя, наблюдал эту страшную сцену, он даже не пошевелился. Мальчик, мать, тихий шелест ветвей, колеблемых мягким ветерком. Он и прочие бледнокожие люди стояли и смотрели на мать, трясущую маленького мальчугана, целующую его, гладящую окровавленными руками его лицо, свое лицо, причитающую каким-то диким голосом, таким чужим и таким знакомым одновременно. Так продолжалось, пока рядом не возникла суета, прочие женщины бросились вперед, падая рядом с матерью, пытаясь оттащить ее от мальчика. Ее тело напряглось, стараясь вырваться, словно презирая законы тяготения, не признавая никаких других сил, кроме своего горя. Мужчина, стоявший рядом, с неясными чертами, размытыми в свете солнечных лучей, отступил на шаг назад, слегка пошатнулся, но удержал равновесие, опершись о землю прикладом ружья.

Той ночью он много раз просыпался, не понимая, где находится. До того, как окажется в палисаднике с розами и будет корчиться от внезапного спазма в розовом палисаднике, оставалось еще два дня, но он уже чувствовал, что в холсте бытия появилась прореха, которую невозможно залатать, как будто чешуйки краски, еще покрывающие надорванную ткань, превращаются в пыль и улетают, уносимые ветром. «Все теперь стало иначе, — думал он, — я не рассчитывал на такое, это не предусмотрено моим контрактом». Он вспомнил, как писал Кэтрин в своем первом письме из Бирмы о том, что не может поверить, что все-таки здесь, что он на самом деле так далеко от дома. Это письмо, вероятно, уже спокойно лежит в мешке в вагоне почтового поезда, направляющегося к дому. Эдгар почувствовал себя в Рангуне совсем одиноким.

Спустя два дня Эдгар получил письмо из Военного министерства. Для него забронировали каюту на судне Речной флотилии Иравади, на котором переправляли лес. Корабль должен был выйти из порта Проме не позже чем послезавтра. До Проме пришлось добираться на поезде. Все путешествие до Мандалая должно было занять неделю.

Эдгар провел в Рангуне четыре дня, но практически не распаковал свои вещи. После охоты он почти все время проводил у себя в комнате, покидая ее только по официальному вызову, или изредка бродил по улицам. Бюрократия в колониях. После инцидента со стрельбой его вызывали давать показания в Департамент гражданских и уголовных дел, в Полицейское управление, в Департамент сельских дел, в Медицинский и даже в Лесной департамент (потому что, как утверждалось в повестке, «инцидент произошел в ходе мероприятия по контролю за дикими зверями»). Вначале его удивило, что о случившемся было вообще доложено. Если бы все участники охоты договорились между собой, все можно было бы без особого труда скрыть; крестьяне не нашли бы возможности подать жалобу, а даже если бы и подали, маловероятно, что им бы поверили, а если бы и поверили, маловероятно, что офицеры понесли бы какое-то наказание.

Однако все, включая даже Уизерспуна, настаивали на том, что о случившемся нужно доложить. На Уизерспуна был наложен минимальный штраф, который он лично должен был выплатить семье погибшего, присовокупив эти средства к деньгам из армейского фонда, специально рассчитанного на подобные компенсационные выплаты. «Все это выглядело замечательно цивилизованно, — написал Эдгар Кэтрин, — возможно, это свидетельствует о положительном влиянии британской законодательной системы, которая действует в колониях, невзирая на подобные неприятные случаи, обусловленные необдуманными действиями некоторых британских военных». «Или, возможно, — написал он на следующий день, после подписания своих показаний уже в седьмой раз, — все это не более чем паллиативные меры, испытанный и эффективный способ избежать серьезных последствий». Как бы там ни было, события того дня были уже покрыты бюрократическим туманом.

Уизерспун и Фогг отбыли в Пегу, как только закончилась вся бумажная волокита, чтобы освободить двух других офицеров, возвращающихся в Калькутту со своими полками. Эдгар не стал с ними прощаться. Хотя ему и хотелось возложить всю вину за случившееся на Уизерспуна, он не в состоянии был этого сделать. Если Уизерспун и действовал слишком поспешно, то он поспешил всего на пару секунд быстрее, чем все остальные из их компании, также захваченные охотничьим азартом и жаждой крови. И все-таки каждый раз, когда Эдгар видел Уизерспуна, он не мог отделаться от навязчивого воспоминания. Ему живо представлялись винтовка, прижатая к мощной челюсти, струйки пота, скатывающиеся сзади по обожженной солнцем шее.