Погребальный поезд Хайле Селассие - читать онлайн книгу. Автор: Гай Давенпорт cтр.№ 9

Что в нем было особенного? Он чувствовал себя с нами непринужденно, в отличие от многих, но ему было непросто с самим собой. Тьюк продолжал рисовать. Лео позировал, поставив ногу на ялик.

— А руку на колено, вот так Повернись немножко, чтобы золотой свет тек по твоей груди и левому бедру.

Он объяснил Россу, как делает мгновенные акварельные этюды, ловя ускользающий свет.

— Тут ничего нет, понимаете, кроме цвета. Свет на спине мальчика может быть таким же переливистым, как солнце на море.

Росс, как выяснилось, пока они говорили, много чего знал про художников. Он сказал, что Огастэс Джон [48] — толковый рисовальщик, но в свете и воздухе ничего не смыслит.

Тьюк улыбнулся, потом рассмеялся, откинув голову.

— Эти модернисты. О да.

— А Уиндэм Льюис [49] рисует мир, где нет ни воздуха, ни света.

— Вы знакомы с Льюисом?

— Встречался. Как-то раз перелез через стену его сада. Он рисовал в задней комнате. Я представился. Он изрядно испугался. Детская выходка с моей стороны, но это его весьма его позабавило. Он обожает эксцентричность.

Он упомянул Эрика Кеннингтона, Розенстайна, Лэмба. [50] В какой-то момент Тьюк довольно хмуро на него взглянул.

Мы с Вилли разделись, по обыкновению дурачась, а Росс расхаживал, толкуя с Тьюком, и все крутил себе левое запястье, словно ввинчивал и отвинчивал. Он говорил о купающихся солдатах Мантеньи, оттиск которых висел у нас в мастерской, и о купальнях под названием «Радость Парсона» в Оксфорде. Он был точно профессор, оседлавший любимого конька. Одна вещь напоминала ему о другой, и он размышлял вслух.

— О да, Икинс [51] в Америке. С ним никто не сравнится, — сказал Тьюк.

— Все возвращается, — заметил Росс. — Здесь, в осени времен вы открываете источник, утраченный в нашей культуре, источник, о котором знали в Греции и в конце средних веков.

Слыхал ли Тьюк о человеке по имени Хейзинга? Голландец. [52]

— У Мередита, — сказал Тьюк, — есть чудесная сцена с купающимися мальчиками, в «Февереле». [53]

И тут Лео, разминавшийся между сеансами, спросил Росса, чего ж он, раз вроде так образован, не офицер?

— Трусость, возможно, — сказал Росс.

— Лео не имел в виду ничего дурного, верно, Лео?

— О боже, нет.

На море появился чудесный зеленый отблеск, переливы серебра, синие небеса были великолепны. Вилли поплыл, по-собачьи. Тьюк снял шарф. Я размышлял, к чему весь этот визит солдатика Росса. Тьюк, казалось, знал о нем что-то, неизвестное нам, какие-то тайны. Секретничал, пожалуй, скажем так.

Вилли устроил бесовскую пляску на песке, чтобы согреться.

— Мы часто синеем от холода для мистера Тьюка, — сказал он.

На многих картинах мы точно покрыты загаром в лучах солнца, а на самом деле замерзли, как цуцики.

— Вы согласитесь позировать для меня, рядовой авиации Росс? — внезапно спросил Тьюк. — Жажду запечатлеть ваш профиль.

— Не знаю, не знаю, — улыбкой Росс скрыл недовольную гримасу.

— У нас тут мужское братство, — сказал Тьюк. — Друзья, все мы. У викария — он любит заходить к нам на чай, когда мальчики еще полуодеты, — возникают сомнения в пристойности происходящего.

— Съедает свои сомнения с пышками, — сказал Лео, — и топит их в чае.

— Он читает Хаусмана и Уитмана. [54]

— Но вернул нам Эдварда Карпентера, [55] которого мы ему одолжили, не проронив ни слова.

Мне понравилось как озорно взглянул Росс, все это услышав.

— Лицемерные мы псы, англичане.

— Благопристойные, — сказал Лео, поглаживая свои причиндалы.

— Голый английский парнишка благопристоен, как теленок, — сказал Вилли. — Хотя на лучшей картине, для которой я позировал, я при полном параде стою с Мэри Баскинс в яблоневом саду.

— За которую, — добавил Тьюк, — надеюсь, меня и будут помнить, если вообще будут, — за нее и за «Синеву августа».

— Какой невыносимый эгоизм, — произнес Росс, расстегивая мундир, — предполагать, что человек может быть понят другим или всеми людьми сразу, и все же самое сокровенное, что таится у нас внутри, мы отчаянно пытаемся предоставить на милость мира.

Тьюк обдумывал его слова, склонив голову так, что видно было — заинтересовался.

— Верно, — сказал он. — Мы не вполне готовы признать, что мы похожи, все люди. И при всем сходстве мы — потрясающе разные.

Под мундиром открылся жилет фирмы «Аэртекс». Росс, присев, раскрутил обмотки и стянул блестящие подбитые гвоздями ботинки.

— Размышляю, — сказал он, — что же я хотел тут у вас отыскать? Я всегда, пожалуй, то одно ищу, то другое. Когда я впервые увидел вашу картину, Тьюк, я узнал родственный дух, а ведь жизнь не такая длинная, чтобы откладывать встречу с близким по духу.

Он стянул штаны, сплошь в хитрых застежках и клапанах. Голый, как я, Вилли и Лео, он казался таким же мальчишкой — копна волос и робкие голубые глаза. Что-то не так с его яйцами, точно они как следует не опустились или не выросли.

— Садитесь на песок, — сказал Тьюк. — Я сделаю карандашный набросок очень быстро.

— На солнце хорошо.

— Вас рисовал кто-нибудь из этих художников, о которых вы говорили?

— Джон. Рисовал меня карандашом. Кеннингтон — пастелью.

— Не будет ли большой вольностью, — сказал Лео, — если я позволю поинтересоваться, отчего рядовой ВВС так заинтересован в художниках, позирует для них и все такое?