Погребальный поезд Хайле Селассие - читать онлайн книгу. Автор: Гай Давенпорт cтр.№ 33

Ничто не слишком.

Обещание — проклятье, стоящее у тебя за плечом.

Ему нравилась поэзия Архилоха, поскольку она подчеркивает то, что мы существуем по милости Бога и трагической краткости собственной жизни. Учение его объединяет пессимизм Еврипида, агностицизм Ксенофана, отрицание движения Зенона и отказ Демокрита от освидетельствования реальности органами чувств. Его последователи соглашаются с Демокритом в том, что мы не знаем ничего, ибо истина — на дне колодца.

Последователи его учились сомневаться во всем и отрицать все — даже то, что они сомневаются и все отрицают. Не более так, чем нет! — отвечали они на всё, даже на то, что мед слаще винограда, или что добродетель менее вредна, чем порок. Нет ничего истинного, что, вероятно, не является одновременно столь же неистинным, как и истинным.

Хитросплетений, возникающих из учений Пиррона, всего десять, и вот выходы из каждого:

I. Что существуют вещи полезные или вредные для нашей жизни. Однако всякое существо считает полезными или вредными разные вещи. Перепел питается болиголовом, смертельным для человека.

II. Что природа одинакова для всех существ. Однако Демофон, виночерпий Александра Великого, согревался в тени и дрожал от холода на солнце. Аристотель рассказывает нам, что Андрон из Аргоса пересек Ливийскую пустыню без воды.

III. Что восприятие цельно. Однако желтизну яблока мы видим, аромат обоняем, сладость пробуем, гладкость ощущаем, тяжесть взвешиваем на руке.

IV. Что жизнь ровна, а мир всегда один и тот же. Однако мир больного человека отличается от мира здорового. Во сне мы отличаемся умом от себя бодрствующих. Радость и печаль всё для нас меняют. Молодой человек передвигается в мире, отличающемся от мира пожилого. Смелости известны пути, неведомые робости. Голодный видит мир, незнакомый сытому. У Перикла был раб, ходивший во сне по крышам и никогда не падавший. В каком мире живут безумцы, жадины, язвы?

V. Что существует реальность за пределами обычая, закона, религии и философии. Однако каждый свод верований и отношений рассматривает одни и те же невинные вещи совершенно другими глазами. Перс может должным образом жениться на собственной дочери, грек считает это преступлением, которому нет равных. Массагеты своих женщин считают общими. Египтяне сохраняют своих покойников в специях и смоле, римляне своих сжигают, греки — хоронят.

VI. Что вещи сами по себе обладают самобытностью. Однако в разных окружениях все отличается друг от друга. Пурпурный цвет близ красного отличается от пурпурного цвета близ зеленого, в комнате или на ярком солнце. Камень легче в воде, нежели вне ее. И большинство вещей — смеси, чьих составляющих по отдельности нам не распознать.

VII. Что вещи в пространстве очевидны в том, что касается их положения и расстояния между ними. Однако солнце, огонь достаточно большой, чтобы согреть всю землю, невелико из-за разделяющего нас расстояния. Круг, рассматриваемый под углом, кажется овалом, а сбоку — линией. Неровные серые горы издали кажутся голубыми и гладкими. Только взошедшая луна гораздо крупнее луны, поднявшейся в небо повыше, однако размер ее не изменился. Лисица в чащобе выглядит совершенно не так, как лисица в открытом поле. Кто может решить, какой формы шея у голубки? Всё известно как фигурка в земле или же неизвестно вообще.

VIII. Что количество и качество обладают познаваемыми свойствами. Однако немного вина укрепляет, много — ослабляет. Быстрота относительна других скоростей. Жар и холод известны только в сравнении.

IX. Что существуют вещи странные и редкие. Однако землетрясения обычны в одних частях света, редки — в других.

X. Что можно установить отношения между вещами. Однако лево-право, впереди-позади, вверх-вниз зависят от бесконечных переменных, и сама природа мира такова, что всё постоянно изменяется. Брат с сестрой — не в тех же отношениях, что брат с братом. Что есть день? Столько-то часов? Столько-то солнечного света? Время между двумя полуночами?

Агриппа утверждает, что хитросплетения эти можно свести к пяти. Реальность всегда будет допускать разногласия среди своих наблюдателей. Поскольку любое утверждение может служить основой для другого утверждения, вам никогда не завершить картину реальности. Вещь может быть познана в отношении к чему-то другому, следовательно ничего нельзя познать само по себе. Все гипотезы должны строиться на коренных частностях, которые нам следует принимать как данность, однако принимать их как данность — это не мышление, а предположение. Подтверждать одну вещь другой, как мы всегда вынуждены делать, — значит двигаться по тщетному кругу.

Наглядное доказательство, следовательно, невозможно, как невозможны определенность, значимость, причина, побуждение, знание, становление и оценка. Пиррон не написал ничего, однако ученики его Тимон, Энесидем, Нумений и Навсифан оставили нам множество свитков, в которых обсуждалась безнадежность познания чего бы то ни было вообще, уверенности в том, что мы или всё, что угодно, существует или может существовать. Под нападками логики и реалистов все они признали, что никоим образом не уверены в собственной неуверенности. Мы признаем очевидный факт, говорили они, но не признаем, что то, что, как нам кажется, мы видим, — это то, что есть на самом деле. Мы видим, что огонь горит, или кажется, что он горит, но дальше этого пойти мы не можем, не можем сказать, что горит весь огонь вообще или что Господь Бог создал огонь для того, чтобы он горел. Мед, в то ограниченное число раз, когда мы его пробовали, оказывался сладким, но сладок ли он на самом деле, мы не знаем. И, определенно, мы не знаем, в природе ли меда быть сладким и сладок ли он на чужой вкус.

И так девяносто лет Пиррон, сын Плейстарха, прожил (за исключением путешествий в Индию и Персию) в очаровательном городке Элида с его горожанами-лошадниками; его олимпийскими тренерами и судьями; его роем великолепных атлетов и зрителей, слетающийся всякие четыре года; его тенистыми улочками с сонными свиньями и их поросятами-сосунками; желтыми собаками, сбивающимися в стаи; хорами спартанских трубачей; флотилиями юных коринфских компаньонок с глазами енотов, розовыми рюшечками, азиатской вышивкой от плеч до пят и походками, танцующими, будто под лидийские флейты; козами в мушиной дымке; красноречивыми скульпторами, болтающими о стиле в винных лавках; длинноволосыми художниками, тараторящими над луковым рагу в забегаловках; математиками, сражающимися в шахматы под персидской сиренью; детьми, играющими в парках в бабки под неусыпным взором горгон-нянек; дамами из Общества Геры, катающимися по проспектам в повозках, запряженных ослами, деланно-скромными под своими зонтиками; поседевшими матерыми философами и их неопрятными мальчиками, голышом кувыркающимися в палестрах, отвлекаясь от пифагоровых чисел и метафизики Аристотеля (вошедшей ненадолго в моду в Александрийскую Эпоху); прочесноченными италийцами, изучающими добродетель и хорошие манеры под руководством софистов; богатыми военными стратегами-лакедемонянами, носящими некрашеные вонючие блузы и питающимися одной кашей да речной водой; горшечниками; крестьянами; краснодеревщиками; торговцами птицей; шорниками; конюхами; поэтами; поварами; музыкантами; Медвежатами Артемиды, танцующими «Элидский башмак» и «Скок-поскок солнцестоянья» под строгим присмотром жрицы; совсем маленькими мальчишками с копёнками волос, играющими в классики во дворе магистрата; набожными кузнецами; римскими юристами и их разжиревшими супругами; спортивными комментаторами, кропающими эпиграммы на статуи олимпийских чемпионов; печальным галлом, сочиняющим книгу о луне; акробатами; жрецами любых мистерий, которые только можно придумать: элевсинских, делийских, сабазийских, додонских, чего угодно, есть даже смуглый египтянин, заправляющий храмом Изиды и Озириса возле дубильного двора (парни с конюшни сильно его достают); короче говоря, в прекрасном круглом мире людей и вещей, времен года и целых лет, и вестей из других миров, до самого Инда и Нила, до Темзы, навеки скрытой туманами, и Дуная, по слухам — голубого, как дорийские глаза; прожил всю жизнь, однако остался в этом честно не уверен и ни за что бы не сознался ни в малейшей ее малости.