— Куда ты тащишь бутылки, Клоклан, старый потаскун?
— Не собираюсь промывать своим пивом твои древние внутренности.
Воздух заполняется шумом откупориваемых бутылок. Запах сырых стен. В этом здании угадываются длинные коридоры, потайные комнаты, подземные ходы, ямы для торфа и винные погреба с грязными матрасами на полах. Кухню освещает лампа без абажура. Грязный, в пятнах, красный кафельный пол. Стены побелены, у потолка — покрытые грибком контрфорсы. В двери проталкиваются все новые люди с сумками, наполненными бутылками с пивом.
Себастьян запихивает в карманы бутылки. Вооружается.
Проходит на другой конец комнаты. Невысокая, крепкого сложения девушка стоит в одиночестве. Зеленые, тускловатые глаза и черные длинные волосы. Весьма вероятно, что ее отец — гробовщик. И что она служанка.
Себастьян подходит к ней. Она удивленно поднимает брови. О, нет, она не служанка. И не рабыня. Какие зеленые, звериные глаза. Он взял бутылку, зажал ее между коленями, проверил штопор. Выпрямился. Хлопок. Коричневая пена стекает из уголков его рта. Он улыбается девушке.
— Как вас зовут?
— Разве так сразу задают такой вопрос?
— А что вы хотели, чтобы я у вас спросил?
— Не знаю, но странно так сразу спрашивать имя.
— Меня зовут Себастьян.
— А меня Мэри.
— Вы похожи на итальянку.
— А вы — на нахала.
— Тубицу-тихбицу. Так называют в Африке дурнушек.
— Вы смеетесь надо мной. Мне это не нравится. И вообще, вы какой — то странный.
— Выпьем бутылочку пива, Мэри. Я хочу кое-что тебе рассказать. Например, о том, что такое грех.
— Что вы знаете о грехах?
— Я могу их прощать.
— То, что вы говорите, и есть грех. Если вы будете говорить такое, я перестану с вами разговаривать.
Изображая из себя джентльмена, Себастьян подал Мэри стакан черного пива. Он отвел ее в сторонку, где они смогли усесться на диван и поговорить. Она рассказала, что не любит оставаться дома. Ее отец целых три недели не мог справить большую нужду, и им пришлось вызвать доктора, но и тот ничем не смог помочь, и они уже начали опасаться, что он умрет от самоотравления. Она сказала, что он просто лежит в постели и не выходит искать поденную работу. И все это продолжается уже долгие месяцы, вонь просто ужасная, а ей приходится заниматься хозяйством и заботиться о своих двух младших братишках.
В противоположном углу зала Клоклан ухаживал за упитанной блондиночкой. В воздухе витало ощущение скуки и разочарования из-за неудавшейся вечеринки. Неожиданно со свистом пронеслась кем-то брошенная бутылка и разбилась вдребезги о голову женоподобного мужчины. Раздалось несколько увещевательных голосов, но зато целый хор принялся подзадоривать дерущихся. Разбили стул, девушка вырвалась из чьих-то лап, крича, что не позволит себя тискать. Мэри спряталась под скамьей, а Себастьян докладывал ей, что происходит. На другой стороне зала назревал скандал. Клоклан отвернулся от блондинки и разговаривал о чем-то с коротышкой, который, как говорили, работал ювелиром, ибо любил эту профессию. Неожиданно Клоклан поднял кулак и ударил коротышку по лицу. Тот рухнул на пол и попытался спастись от Клокпана под скамьей, но какая-то девушка пнула его ногой в лицо, подумав, что он пытается заглянуть ей под юбку.
В этом подземелье собрались изгои. Не выношу нищих и тех, кто когда-то был богатым. Сборище эскапистов. Может быть, у меня не хватает терпения, чтобы подождать, чем все закончится. В середине зала осталось всего несколько человек. Остальные, потерпевшие поражение в драке, расползлись по углам и молча пялились оттуда остекленевшими глазами.
Мэри посмотрела на него своими зелеными глазами.
— Что за ужас здесь происходит…
— Ужасный сброд, Мэри.
— Вы из Англии? Откуда именно?
— Я не из бледнокожих.
— Откуда же вы тогда?
— Я — американец.
— Серьезно?
— А ты ирландка.
— Да.
— И ты любишь Ирландию?
— Люблю. Я бы не хотела жить ни в каком другом месте.
— А приходилось ли тебе жить в другом месте?
— Нет.
— Ты любишь своего отца?
— Странный вопрос? Почему вы задаете мне странные вопросы?
— Ты мне нравишься. Я хочу знать, любишь ли ты своего отца.
— Нет, я не люблю его.
— Почему?
— Потому что он не любит меня.
— И почему же он не любит тебя?
— Я не знаю, но он никогда не любил меня.
— Откуда тебе это известно?
— Потому что он бьет меня.
— О Господи, Мэри. Неужели он и в самом деле тебя бьет?
— Да, он меня бьет.
— И за что же?
— Да ни за что.
— Нет, все же должна быть какая-то причина.
— Да нет же. Если я поздно прихожу домой, он спрашивает меня, почему я поздно пришла, и что бы я не ответила, он придирается ко мне и начинает меня бить, причем он загоняет меня в коридор, чтобы я не могла убежать. Он ненавидит меня.
— Неужели?
— Да, и причем без всякой на то причины. Как только я прихожу, он выключает радио, зовет меня в гостиную и спрашивает, где я была, а затем начинает обвинять меня в том, что я встречалась с мужчинами в парках и гуляла с ними. А я ни с кем не встречалась. Потом он называет меня лгуньей, обзывает меня ужасными словами, а если я настаиваю на том, что говорю правду, он набрасывается на меня.
— А твоя мать?
— Она умерла.
— И ты заботишься об отце и братьях?
— Да.
— Почему бы тебе не уехать? Поезжай в Англию и найди себе работу.
— Не могу оставить своих братьев. Они еще очень маленькие.
— Но теперь-то он уже не сможет тебя избивать.
— Иногда он пытается, но я уже сильнее его.
Я смотрю на Мэри. На нее приятно смотреть, да и она не возражает, но будет ли она противиться, если я попытаюсь ее приласкать? Рукава свитера закатаны до локтей, из-под них торчат аккуратненькие, хорошенькие ручки, да и плечики у нее словно точеные. Крепкая девушка, и положить ее на лопатки я смог бы только в порыве обоюдной страсти.
Неожиданно в дверь сильно постучали, она приоткрылась и в проеме показалась огромная голова поющего человека.
«Мэри Мэлони зад роскошный —
Это сладкий запретный плод.
О дайте ж мне Мэрин зад роскошный,
Бутылкой джина заткните рот!»