Бес смертный - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Рыбин cтр.№ 3

Критик вышел в мороз, к седому от горячего дыхания алкоголиков ларьку, – в самых дорогих, какие только можно было тогда купить, джинсах, в кожаной куртке за пятьсот баксов, в кроссовках за двести. Переваливаясь упитанным телом, он прошел сквозь толпу мятых, как мой алюминиевый чайник, алкашей и даже не был ими бит. Пришел, отдуваясь, принес полтора литра в чайнике и сказал, что пиво – напиток исключительно панковский. Тогда я научил его чпоку, но критик отказался, схватил в охапку свою девушку и побежал в ресторан, чтобы выпить там чего-нибудь такого, что положено критикам по рангу. Догадывался, наверное, что его девушку я успел ночью, как мы тогда выражались, охомячить. Извертелся весь, конечно, в постели – со сломанной ногой не очень-то разгуляешься, – но получилось неплохо.

– Критик – этот тот, что вам первые концерты устраивал? – спросила Полувечная.

– Что? Какой критик?

– Ну, вы сейчас рассказали про чайник, про пиво.

– Ах, это… Я рассказывал? Да, тот самый. Еще по одной?

– Давайте.

С хорошего похмелья я могу выпить очень много и до вечера оставаться трезвым. Такая уж натура. А вот девочка… Не знаю, сдюжит ли. Хотя мне-то что за дело? Совершеннолетняя. Пусть сама кует свою печень.

– А кстати, как сын ваш поживает? – спросила совершеннолетняя.

– Сын? А что тебе мой сын? Фанатеешь от него?

– Да нет. Просто у меня с ним тоже встреча запланирована. Сегодня вечером. У него ведь новый альбом выходит.

– Я в курсе. Сын у меня парень модный. Завтра, кстати, в тур уезжает. Так что если сегодня вечером не поймаешь – все. Месяца на два придется забыть. Как его, вообще, по радио гоняют?

– Гоняют, – сказала Света. – А вы не слышали?

– Я радио не слушаю.

– Может быть, о сыне пару слов?

– Пару слов… Можно пару слов. Неплохой барабанщик. Хватит?

Когда-то я был женат на Зое Кропоткиной. В те годы я получал за концерт рублей сто. Сколько это было в долларах, уже и не помню. Власть тогда была другая, рубли другие, а доллары мне вообще были не нужны. Помню только, что пропивались мои гонорары очень быстро. Так быстро, что Зоя Кропоткина после каждых гастролей меня ругала. Иногда я приезжал вообще без денег. А один раз заявился домой с соленым огурцом в кармане – толстым, в глубоких унылых морщинах. Джинсы потом пришлось долго стирать. Сейчас я бы их, наверное, выбросил, но тогда другие джинсы мне купить было не на что, так что я вынужден был отстирывать следы огурца.

Это было, кажется, совсем недавно; во всяком случае, наши общие с Кропоткиной друзья с тех пор внешне совершенно не изменились. Кое-кто, правда, умер, но те, что еще живы, держатся молодцом. Ну, мешки под глазами, ну, седина. А в общем – сохранились неплохо. Жалуемся друг другу в телефонных разговорах на радикулит, а в целом, кажется, все по-старому. Давление иногда пошаливает, одышка, головокружение. Но в остальном – все такие же.

На имени Марк настоял я. Решил назвать сына в честь Марка Болана. Фамилия же ему досталась от жены. Моя фамилия – Брежнев – звучит довольно попсово, запоминающаяся фамилия, но сыну мы решили дать другую. И так мы в паре с женой были хоть куда – Брежнев и Кропоткина. В чистом виде белая горячка. Нам это очень нравилось. Так и стал мой сын Марком Кропоткиным. А с Зоей мы разошлись лет восемнадцать назад. Или девятнадцать. Может быть, двадцать.

Она тогда Марка у меня отобрала. До суда дело не дошло, так как я не особенно кочевряжился. Мне с сыном было бы тяжело. Или ему со мной. Я все время на гастролях. Или на репетициях. Или на записи. Или в гостях. Или в ментах. Так что у сына жизнь была бы – не клубника земляничная. Не плавал бы он у меня, хоть и в отдельной квартире, как гриб в сметане.

Марк с детства учился играть на ударных. Я, когда мы еще жили вместе, отдал его в музыкальную школу. Глубокого желания видеть своего сына барабанщиком у меня не было. Барабанщики – народ особый. Один мой друг, барабанщик, за завтраком выпивает бутылку водки, потом едет на репетицию, после нее выпивает еще одну и вечером отправляется на концерт. После концерта он выпивает уже по-настоящему.

Но если Марк станет гитаристом, думал я, будет бренчать дома день и ночь. Скрипка наверняка состарит меня раньше времени. Флейта всем хороша, маленькая, футляр в карман сунул и пошагал на концерт; но, опять же, когда тебя в собственной квартире ежедневно и подолгу сверлят трелями, можно дойти до того, что начнешь делать по утрам зарядку. Аккордеоны, баяны, балалайки, равно как домры, волынки, рожки, дудуки и вся эта народная история для меня вообще не существовала. Я вырос забубенным урбанистом, лучшее место для меня в городе – Дворцовая площадь. И не из-за того, что «ах, какая там архитектура!». А из-за того, что она со всех сторон защищена мощными стенами Штаба, Зимнего и почти что крепостью – Адмиралтейством, а сама залита асфальтом и забита брусчаткой – ни травинки, ни самой захудалой былинки. Что до Александровского сада, то на самом деле это никакой не сад, а просто архитектурное излишество. Очень городской такой садик, правильный и отлично прореженный. К чему это я? А к тому, что все эти завалишные балалайки и застольные аккордеоны я в своем доме ни видеть, ни слышать не желаю. Хотя аккордеон, к примеру, – инструмент вполне городской, мануфактурный, так же как и гармошка. И гармошка эта, трехрядка, которую я никогда без дрожи слышать не мог, – инструмент никакой не народный, даже и не русский, а немецкий, пришедшийся, однако, в глухих наших деревеньках ко двору.

В общем, выбирал-выбирал я для сына что потише и для уха приятнее и остановился на барабанах.

Марк раскладывал дома резиночки и барабанил по ним – пощелкивал тихонько в своем углу, нотами шуршал всем на радость. Затем палочки в карман сунет – и в школу. Тишина и покой. Могу спокойно слушать Игги Попа.

Потом мы разъехались, Марк повзрослел, стал играть в одной группе, в другой, в третьей, собрал собственный коллектив, но дома у него по-прежнему было тихо. По крайней мере, Кропоткина при редких с ней встречах хвасталась мне, рассказывала, какие у них с Марком дома уют, покой и тишина. Кот спит на коврике, вся мебель в его волосах. В шерсти, точнее. Ясно, установка моего сына стояла на репетиционной базе, а на ксилофоне он тренировался дома, используя что-то вроде разрисованного листа линолеума. Тихо и набожно занимался мальчик. Кота не будил. А я котов терпеть не могу. Тупые наглые твари. Я бы его не то чтобы разбудил – вышвырнул бы к чертовой матери! И музыку дома слушаю громкую. Какое там коты – соседи из дома напротив морщат в окнах плоские белые лица, машут руками, косо распахивают рты, и все напрасно – я не слышу, что они там кричат. А кот, особенно этой породы, жирно-волосатой, просто сдох бы у меня от «Моторхэд» или чего еще в этом роде. Кот моего друга Вити Цоя, к примеру, от «Моторхэд» начинал грызть сухие макароны.

– Все, – сказала Полувечная.

Я посмотрел на ее кожаные джинсы, залитые пузырящимся и подсыхающим «чпоком», потом на стол и увидел, что водку мы допили.