– Ладно, мы поняли, Джоан, – раздраженно перебила ее Ронда. – Не нужно все разжевывать, понимаете? Мы психи, а не дураки, по крайней мере, большинство. Извините. За исключением Лизы, этого оскорбления роду человеческому. В остальном…
Нескладная женщина лет тридцати встала и с угрожающим видом направилась к Ронде.
– Ты заткнешь свою жирную пасть или мне сделать это за тебя?
– Лиза, сядьте. Ронда, буду вам признательна, если вы перестанете провоцировать окружающих. А теперь, пожалуйста…
Но Лиза не собиралась садиться. Ронда скрестила руки и невозмутимо посмотрела на нее:
– Хочешь получить, сучка? Ну давай, иди сюда. Вперед.
Лиза двинулась на Ронду, ситуация накалилась. Это было самое интересное событие за последние несколько дней, и все обрадовались возможности ненадолго отвлечься от повседневной рутины кратких осмотров, встреч с психиатрами и бесконечных собраний, следующих одно за другим.
Лиза бросилась на Ронду.
– Ты, наглая мексикашка, хватит…
Но к огорчению тех, кто надеялся полюбоваться разборкой в психушке – в том числе Эллиот и Сьюзан, которые, разумеется, поставили на Ронду, – Джоан встряла между двумя женщинами. В обед Лизу отправили в закрытое отделение, чтобы она «успокоилась и обо всем подумала».
Лиза была занудой, которую все ненавидели. Такая обязательно найдется в каждом классе, а во время любой турпоездки их непременно окажется две, если не больше, а по опыту Сьюзан – и на каждой съемочной площадке. Самозваная оперная певица и фанатичка, Лиза обладала сомнительной способностью докапываться до всех и каждого и играть на нервах. Как многие люди с маниями, она воображала, что говорит исключительно мудрости, достойные быть увековеченными, и ее расстроенный рассудок постоянно выдавал огромные порции бреда. Такая сила и энергия обычно сопутствует интеллекту, только в ее случае эти качества существовали отдельно.
– Скажите мне, что я не такая, – умоляла Сьюзан Ронду и Эллиота в тот вечер.
Ронда закатила глаза:
– Умоляю, ну не могут же у тебя быть все скверные черты характера разом. Это проблема Лизы, заведи свою!
– Но я зациклена на себе, и иногда мне жаль…
Ронда зажала подруге рот.
– Дай мне либриума или метедрина, а после этого заткнись на хрен.
Сьюзан кивнула, а Ронда продолжила:
– Отлично. Мне удалось сплавить Лизу в изолятор, кого мы еще ненавидим?
Сьюзан подумала, что метод – «трое – уже толпа» – для слежки за Барби и Кеном довольно нелеп. Помимо всего, это заставляло ее чувствовать себя престарелой школьной учительницей, дуэньей, нанятой, чтобы не дать молодежи обделывать грязные делишки на школьном балу, и следить за дистанцией между студентами, тискающимися на танцполе.
Выяснилось, что Кен вовсе не был пилотом коммерческой авиалинии. Он потихоньку подошел к Сьюзан и рассказал о себе, словно все это время она только и ждала, чтобы он поведал ей о своей настоящей работе, иначе она не заснет всю ночь.
– На самом деле я не работал на «Американ Эйрлайнс», – заговорщицки прошептал он, от него повеяло запахом вечеринок, на которых Сьюзан бывала много жизней тому назад. Теплое, дымное дыхание парней, которые прижимались к тебе, потея от возбуждения. – Я возил контрабандой героин из Южной Америки во Флориду.
Сьюзан задумчиво кивнула, вдыхая его запах.
– Ну, это совсем другое, – сказала она. – Но мне кажется, вряд ли они обеспечивают хорошую страховку.
Кен рассмеялся, откинув голову назад, его изящный профиль выделялся на фоне белых казенных стен, адамово яблоко походило на спелый запретный плод.
– Да кому, на хрен, нужна страховка? – сказал он. – За перевозку нескольких килограммов я получил столько, что мог бы купить целое крыло госпиталя, если бы захотел.
Сьюзан улыбнулась, представив больницу с раскинутыми крыльями, купленную, оплаченную и готовую для полета Кена к здоровью.
Люди появлялись и исчезали очень быстро в зависимости от их страховки и кредитоспособности. На место Шлюхи-монахини из ниоткуда появился неприметный мужчина. Эллиот сказал Сьюзан, что его зовут Боб, а диагноз у него «ситуативная депрессия».
– И что это значит? – недоверчиво спросила она. – Что он попал в ситуацию, которая выбила его из колеи, или…
– Это значит, что он впал в депрессию, потому что от него ушла жена, и попытался передознуться.
Сьюзан все еще недоумевала.
– Они действительно называют это «ситуативной»?
Эллиот кивнул:
– В противоположность клинической. То, что ты называешь переменчивой погодой. Можно сказать, что у нас «нестабильная неситуативная печаль».
– Да брось! – Она засмеялась. – Не может быть!
Он пожал плечами.
– Может. Мы должны переименовать нашу болезнь. «Расстройство настроения» – это так скучно. Мы должны переименовать ее, ведь люди дают названия звездам, растениям, животным и прочему.
– Только это больше похоже на название губной помады, цвет которой никому не нравится. – Сьюзан наклонилась и положила голову ему на плечо, вдыхая темный запах беспокойного мышления. – По крайней мере на своих губах.
– Кто твой идеал? – Эллиот играл свою любимую роль из нынешнего фильма их жизни.
– Идеал женщины? – с готовностью подхватила Сьюзан.
– Все равно.
– Тогда это ты, Лиза.
– О, Дэвид… в самом деле?
Эллиот поднес руку к ее лицу. Она подняла на него смеющиеся глаза и прижалась щекой к его теплой ладони.
Откуда-то из глубины холла донесся властный предостерегающий голос Хелен:
– Не дотрагиваться!
Сьюзан отпрянула от Эллиота и, закатив глаза, посмотрела на него. Он с улыбкой вздохнул.
– Не знаю, как тебя, но меня она вгоняет в ужасную ситуативную депрессию.
– Эй, одни это получают, а другим приходится нести.
Они покинули Биполярный Дворец и направились через лужайку к столовой. Освещенные окна приветливо сияли в сгущающихся сумерках. Пристанище для путешественников, попавших в засаду.
– Я рассказывала тебе о своей теории? Может, я подхватила психическое расстройство от унитазного сиденья? Или от комнаты с заниженной самооценкой? Ясное дело, я всегда знала, что оно очень заразно, но теперь подумываю, что надо передать его другим. На Рождество. Отличный подарок.
Эллиот с отсутствующим видом кивнул, вдыхая сумеречный воздух.
– Мне кажется, сегодня на ужин паста. Хочешь, найдем Ронду и поедим рядом с булимиками, поприкалываемся?
Врачи в «Тенистых аллеях» сказали ей, что она всю жизнь принимала неправильные лекарства.