Бунт Афродиты. Tunc - читать онлайн книгу. Автор: Лоуренс Даррелл cтр.№ 8

(Она суеверно крестится, как настоящая православная, и боязливо жмётся ко мне.) Потом… о бальзамировании тел мёдом — получается этакое глазурованное яблоко, или о том, как лечили детей от болезней, заставляя их глотать мышей, намазанных мёдом. Брр! Возбуждённая всеми этими историями, она в свою очередь рассказывает о ведьмах и насылаемых ими холодности и импотенции, от которых могут спасти только талисманы, освящённые в церкви. Всё это с такой серьёзностью, что я на всякий случай тоже осеняю себя византийским крестом, украдкой, чтобы оградить нас обоих от проклятия публики. («Нет никакого различия между истиной и действительностью — спроси любого поэта». Это строго говорит Кёпген, глаза горят, он слёгка захмелел от узо.) На вершине холма пылит тихий ветерок среди прячущихся от лунного света. Акт любви в этом тёплом густом воздухе, похоже, совершается так бездумно и просто, что вновь возвращает любовников в мир детских книжек с картинками, посвящённых царству животных, в котором биологический вираж страсти свободен от изнуряющего зуда осмысления. Горячие податливые губы, сильные руки, напряжённое тело — вот, пожалуй, все духовные знания, которые нужны человеческому существу. Только потом, наутро, он вновь займётся самокопанием, одолеваемый сомнениями. Сколько людей было до Иоланты? В горле пересохло от сухого воздуха, мы жадно пьём из священного источника. Она смывает сахар с губ, подмывается ледяной водой и вытирается моим старым шёлковым шарфом. Нет, Афины были ни на что не похожи; и трудный язык с его архаичными мыслеформами охранял их неповторимость от глаз иностранца. Потом сидеть в таверне за обитым жестью столиком, ощущая удовлетворённость, и молчать, глядя друг на друга, сплетя пальцы, перед двумя стаканами с бесцветной ракией и тарелкой оливок. Всё должно было бы кончиться там, среди надгробий, под тусклой керосиновой лампой. Может, всё и кончилось?

* * *

Новость о том, что приезжает Карадок, сообщила мне Ипполита, снова пригласив меня в прекрасный воскресный день на чай; я нашёл её в «Бретани», где у неё был постоянный номер люкс, изображавшую тёрпеливое ожидание в уголке среди кадок с пальмами. На сей раз, как отметил я про себя, она выглядела чуть менее угрожающе, хотя постаралась соответствовать современной моде. Без этих своих брильянтов, да, но и почти без боевой раскраски. Кроме того, она оказалась близорукой: коротко вскинула монокль при моём приближении и улыбнулась. Оптика изменила её умное лицо с орлиным носом, придав ему детское и отчасти невинное выражение. Глаза были чудесные, несмотря на высокомерную раскосость. Она вызывала мгновенную симпатию, хотя выглядела не столь красивой, как в предыдущую встречу. Я припомнил её репутацию женщины экстравагантной и отметил в ней нечто, не отвечавшее её, так сказать, публичным портретам. В глубине души она была наивна — что всегда плохо для женщины, имеющей отношение к политике и общественной жизни.

— Помните наш разговор? Он приезжает — Карадок, архитектор, вы, возможно, слышали о нём? Нет? Ну…

Она неожиданно рассмеялась, будто его имя напомнило ей о чём-то нелепо-смешном. Она смеялась так заразительно, что видна была золотая пломбочка на коренном зубе, потом остановилась и сказала заговорщицким тоном:

— Лекция будет на Акрополе — ваш аппарат сможет?..

Я засомневался:

— Если поднимется ветер, возможны помехи от микрофона. Но я могу сделать несколько пробных записей на улице, хотите? Иногда какая-нибудь мелочь, вроде клацанья зубного протеза, например, искажает звук и делает речь неразборчивой при воспроизведении. Но я, конечно, сделаю, что смогу.

— Если вы приедете ко мне в Наос, в мой загородный дом, то в саду… Вы сможете там попрактиковаться. Он тоже приедет туда. Я пришлю за вами машину в следующую пятницу.

Я полез в карман за карандашом, чтобы написать ей свой адрес, но она засмеялась и жестом остановила меня.

— Я знаю, где вы живёте. Видите ли, я наводила о вас справки. Я не знала, над чем вы работаете и надо ли предлагать вам помощь. Народные песни я могу вам обеспечить по пенсу за пару. — Она щёлкнула белыми пальцами, как подзывают официанта на Востоке. — В моих загородных владениях среди деревенских есть певцы и музыканты…. Может, это будет вам интересно. После основного дела.

— Конечно.

— Тогда сперва запишите для нас эту речь. — Она снова засмеялась. — Мне бы хотелось попросить вас остаться и пообедать со мной, но вечером я должна ехать к себе в имение. Так что до встречи.

Тем вечером ожидалось прибытие флота, Иоланте велено было возвращаться в её бордель в порту Пирея, и она оставила меня одного продолжать исследования вместе с Саидом. Три моих восточных жемчужинки были уже готовы, и я сгорал от нетерпения найти какого-нибудь глухого, чтобы испытать их. Кёпген говорил, что знает глухого дьякона, который был бы рад слуховому аппарату, чтобы не отвечать прихожанам невпопад! Но где найти Кёпгена? Я оставил ему записки в школе теологии и в таверне, где он часто бывал.

* * *

Наос, загородный дом Ипполиты в Аттике, был достаточно велик, чтобы на первый взгляд показаться небольшим монастырём, искусно расположенным посреди оазиса зелени. То есть оазиса по сравнению с голыми и костлявыми холмами, которые обрамляют Аттическую равнину. Здесь, в четверти мили от моря, росли пышные сады, изобилующие деревьями и кустарниками. Секрет садов был прост: они были разбиты вокруг двойного источника — редкого явления в этих засушливых местах. Олеандры, кипарисы и пальмы живописно выделялись на фоне фиолетово-серых щетинистых холмов, чьи плодородные почвы были разрушены ещё в давние времена вследствие эрозии и человеческого небрежения. Висячие розарии, кроны вольно растущих деревьев полностью искупали то, что при ближайшем рассмотрении оказывалось последующими пристройками, косноязыкими потугами нескольких поколений. Хозяйственные постройки все теснились в одном месте, часовни лепились друг к другу, как ласточкины гнёзда к недостроенным башенкам. Громадный незаконченный аркбутан торчал в воздухе, коля глаз природе. Шагнув в туалет на втором этаже, можно было свалиться вниз на двадцать футов в пруд с рыбками.

Множество запущенных и тем не менее величественных комнат были беспорядочно расположены вокруг крестообразного центрального холла внизу, продолжались на двух других этажах и имели сомнительной прочности балконы, обращённые на восхитительные розово-лиловые предгорья. Поразмыслив, вы устанавливали предысторию этого места. Очевидно, что начало ему положил Гесиод, построив тут мызу для своих коров; турки, венецианцы, французы, греки продолжили его дело, не оглядываясь на предшественников, расширяя владения и накладывая на них свой отпечаток. При императоре Отоне была предпринята бессмысленная попытка придать дворцу стилистическое единство. Пока перестраивали один угол, другой обрушивался до основания. Наконец те члены семьи, кому выпала удача получить образование во Франции, добавили уродливые чугунные украшения и бессмысленные декоративные окна, которые, можно предположить, навевали им ностальгические воспоминания о Сан-Ремо двадцатых годов — марсельскую черепицу, мебель времён Второй империи, гипсового херувима, аляповатую лепнину. Однако, поскольку всё по отдельности было худшим для своей эпохи и в своей разновидности, в результате сия казарма являла собой нечто цельное, величавое, восхищая всех, кто приезжал сюда погостить или жить. Здесь Ипполита устраивала приёмы, здесь её старый друг, застенчивый граф Баньюбула, в свободное время составлял каталог огромнейшей библиотеки, образовавшейся скорее благодаря прихоти, чем целенаправленному собирательству нескольких поколений мотов аристократов, более знаменитых своей эксцентричностью, нежели учёностью. Плесень, золотые рыбки, книжные жучки — все были деятельны и усердны, но никому не было дела до этого, кроме бедного графа, ходящего на цыпочках по скрипучим балконам или спасающего, стоя на шаткой стремянке, гниющих Ариосто или Петрарку.