Авиньонский квинтет. Себастьян, или Неодолимые страсти - читать онлайн книгу. Автор: Лоуренс Даррелл cтр.№ 29

Итак, мысль о Каире внесла новую ноту в размышления Мнемидиса, его очень разволновало неожиданное появление на сцене старых партнеров, пообещавших ему свободу. Более того, когда они заговорили с ним по-арабски, первым это сделал врач, Мнемидис ощутил себя обезоруженным, ему показалось, что он не в состоянии хранить в тайне свои чувства, особенно неодолимое желание покончить со Швейцарией. Однако врач потребовал от него уступчивости, терпения и бдительности; поспешность могла свести на нет все шансы на спасение. Надо было заполнить бумаги, проконсультироваться с разными людьми. Тем не менее, если честно, то, поняв, что его постоянно травят, он едва сдерживал нетерпение и отчаяние. Еле-еле сдерживал.

Не мог он не заметить, что его тюремщики с удвоенным вниманием наблюдают за ним, за его камерой и немногими пожитками, которые каждый день дотошно осматривал Пьер, не упускавший ни одной мелочи, словно хотел все запомнить, и напевавший себе под нос во время досмотра. У этого человека была власть! Мнемидис громко скрипел зубами, чувствуя, как на висках напрягаются и расслабляются мышцы. Ему помогало то, что он знал, — оставалось недолго, происходящее двигалось по спирали, причем все быстрее и быстрее, приближая катарсис как действие.

Интуиция не подвела Мнемидиса, и вскоре, когда он явился на очередной сеанс, неприветливый Шварц сообщил ему об окончании долгого лечения.

— Мне известно, что вы высказывали недовольство лечащим доктором, и, идя вам навстречу, я предложил ей заняться другим больным. После возвращения из отпуска ее будет ждать другая работа. Надеюсь, это удовлетворит ваше чувство справедливости.

Шварц признал поражение, умело подсластив пилюлю, и пациент улыбался во весь рот, неожиданно осознав себя победителем; он потирал руки и кланялся. Но потом его лицо опять потемнело из-за вновь накатившей волны сомнений, так как ему пришла в голову мысль, что они снимают с себя всякую ответственность за него; в конце концов, вред уже нанесен. Яд распространился по всему телу, а они толкуют об отказе от него. Нет, так не пойдет, так не пойдет!

— Очень хорошо, — проговорил Мнемидис, глядя с затаенным презрением, — а как насчет того, через что я прошел, как насчет ваших допросов, потерянного времени… как насчет этого?

Шварц вздохнул и терпеливо произнес:

— Надеюсь, вы скоро обо всем забудете. Завтра или послезавтра вас передадут властям, и они организуют ваше воссоединение с друзьями, а также возвращение на родину. Это должно вас радовать.

Мнемидис облизал губы и спросил, правду ли говорит доктор.

— Естественно, правду, — отозвался Шварц, позволивший себе едва заметный намек на веселье.

Словно подтверждая слова доктора, пришли друзья Мнемидиса с добрыми вестями. Переговоры о передаче Мнемидиса египтянам уже начались, юридических препятствий как будто нет, через неделю, от силы десять дней будут получены нужным образом оформленные бумаги, и автомобиль Красного Креста отвезет его в аэропорт, где будет ждать специальный самолет, готовый вылететь в Каир. Это было как во сне, но Мнемидис расстроился и заплакал, потому что радостная новость пришла слишком поздно. Так легко они от него не отделаются, и в первую очередь женщина. Все это было ее идеей, хитроумные допросы она придумала, чтобы посеять в нем сомнение в самом себе. Ночью он обмочился в постели. Его одолели невероятные сны и захватывающие видения, словно он опять стал божественным ребенком, чье сознание освещала, как лампада, некая цель. Сперва язык распух у него во рту, словно раздувшаяся гадюка, а потом отекло горло. Мнемидис проснулся поздно готовый на все. У него появилась уверенность, будто его час пробил, хотя детали он еще не продумал до конца; ничего, с этим успеется.

Когда такой тонкий знаток берется совершить зло, сам дух зла приходит ему на помощь. В данном случае свое дело сделала швейцарская мания, появившаяся из-за незначительной детали, сыгравшей роковую роль. Еще прежде чем посетитель ушел, Мнемидису стало ясно, что предстоит волокита с документами, без которой невозможно обойтись, следовательно, будет долгая изнурительная серия анализов крови, тестов для определения состояния его нервной системы, энцефалограмм и кардиограмм… От канители практической науки никуда не деться, если хочешь вновь оказаться в мире случайного, непредвиденного убийства. Ему пришлось дышать в трубки, глотать разные жидкости, стоять на одной ноге, опускаться на колени и поднимать тяжести. Терпеливо и послушно Мнемидис проделывал все это в ожидании, когда перед ним откроется дверь. Покорно, как агнец, он переходил из лаборатории в лабораторию под присмотром Пьера, которого полюбил как брата. Тем не менее, теперь он был внимателен как никогда, подмечая, как устроены замки, где есть болты и решетки, однако заветный момент все не наступал, никто не шептал ему втайне на ухо: «Пора! Час пробил!» Но если не считать этого, то перемены и передвижения освежающе действовали на человека, страдавшего из-за очень долгого заключения.

Последнее из исследований было самым простым, и обычно его проводили сразу же, стоило попасть в больницу. Это происходило в отдельном отсеке, где была раздевалка со стульями и шкафчиками со всех сторон, передвижными ширмами и душевыми кабинами. Здесь измеряли рост, вес и такие важные показатели, как сложение, объем груди и бедер. В коридоре, который вел в это помещение, располагались доски для записей и туалеты, а в конце были просторные столовые и несколько кухонь. Как раз в этом отсеке и зазвучал магический голос, который определил дальнейшее поведение Мнемидиса.

Чтобы снять с себя больничный халат из приятного зеленого твида с длинными, как на смирительной рубашке, рукавами, а также шерстяную фуфайку, Мнемидис зашел за ширму, а Пьер, уважая чувства человека, «рожденного джентльменом», остался снаружи. Вскоре отдельные части туалета уже висели на ширме, и Мнемидис, раздетый по пояс, выглядел до странности застенчивым и в то же время игривым. Проигнорировав поджидавшие его весы, он обеими руками нанес удар своему тюремщику, застав того врасплох, тотчас бросился к двери в коридор, запер ее и был таков — теперь он шагал медленно, с оглядкой, зная, что неторопливая походка не привлечет внимания — а тем временем проход между раздевалками и уборными вел его к кухне. Нельзя сказать, что Мнемидис досконально продумал план действий; скорее, он действовал как безумец, положившийся на инстинкт. Время от времени его слепили вспышки, напоминавшие летние зарницы, и он закрывал глаза. Потом до него донесся голос Пьера, который изо всей мочи колотил в дверь, но его это совсем не испугало. Им владела абсолютная уверенность в себе. Его направлял нечистый дух. Важно и старательно Мнемидис осматривал помещение за помещением, запирая за собой одну дверь за другой, пока наконец не оказался в просторной кухне, где не было ни души. Он остановился, огляделся, с удовольствием полюбовался солнечными зайчиками на чистой кухонной утвари, расставленной на полках вдоль стен. Швейцарская безупречная чистота в просторной кухне, в которой не приживается ни один микроб. Пахло больницей и чистотой, чистые вентиляторы фильтровали поток воздуха. Однако Мнемидис искал здесь нечто определенное, и у него не было времени любоваться тем, что его окружало. Из окна он увидел на другой стороне двора… где это? Сделав мысленные подсчеты, он изменил направление. Ну да, корзины с хлебом и оловянная посуда на стене были на другой стороне, и, наверное, там же должно было быть то, что он искал? Там!