Книга для… - читать онлайн книгу. Автор: Марат Немешев cтр.№ 43

Каждый…

Хм… Неприятная мысль…

Неприятная мысль сверлила мозг с самого детства. Романтично воспеваемая смерть в дворово-блатных песнях вызывала чувство брезгливости и неприятно ущемляла эстетический вкус, классическая литература несла смерть как подвиг или заслуженное наказание; а мы метались между этими полюсами, не зная как быть с этим непонятным и еще так радостно далеким событием, и дисциплинированно перешагивали через елки на дороге после похорон…

Мы задерживаемся на секунду возле подъезда, у которого столпились люди… вежливо узнаем кто… вспоминаем, что еще вчера… что, в сущности, он был неплохим человеком, хотя жену свою… но нельзя плохое… И с радостью вспоминаем, что спешим на работу, важную встречу, просто очень спешим.

Когда умерла моя бабушка, я начала курить. Но не потому, что так сильно расстроилась, а потому что мама уехала на похороны, и можно было беспредельничать. По бабушке я плакала лишь полгода спустя, вдруг отчетливо вспомнив ее…

На похоронах стараешься выглядеть сильным… не для окружающих или самого себя… для нее…

Когда я хоронил бабушку, мысли были… такие простые мысли… я смотрел на маму, видел, как ей плохо, прислушивался к себе… мне было жалко маму, вообще хотелось, чтобы все поскорее закончилось. Сейчас я иногда замечаю, что мама говорит или поступает в точности как бабушка, я говорю ей об этом… осекаюсь. Я обязательно должен пережить своих родителей…

Мы вызывающе бессердечны…

Мы неоправданно стойки.

Мы рассудительно суеверны…

Мы мастерски вытесняем смерть из своей жизни, технично затыкаем все дырки в своих картинках мира, опасаясь сквозняков страхов, готовых перерасти в безумный ураган ужаса, который мы прячем в себе, боясь даже посмотреть на это чувство, на эту тревогу… Экзистенциальная психология не преподается в школе, религия напоминает о себе, лишь когда в сауне нательный крестик нагревается и жжет грудь, «Бог устал нас любить», как в песне поется.

Но чем реже мы пускаем смерть в свои мысли, тем ярче ее видим. Иногда просыпаемся ночью от того, что трудно дышать… Проверяем пространство вокруг нас – не изменилось ли оно… Прислушиваемся к своему сердцу.

И так страшно умирать…

И так страшно жить в ожидании…

Это был второй. Второй из двух текстов, написанных вместе с Таней, когда идея писать о Бы еще только формировалась. Именно он был напечатан на листочке, который я дал Олегу, перед тем, как он ушел от меня. Его он перечитывал, сидя на краю ванны, прежде чем залезть в нее и…

Олег был сообразительный парень и сделал все, как я ему объяснил. Были некоторые сложности с подготовкой, но он справился. Впервые он ощутил, что весна – это не просто время года между зимой и летом, почки и листочки, все то, чему учат на уроках природоведения в начальной школе. Весна – это новая жизнь, вокруг еще много грязи и прошлогодней листвы, но если потрудиться… В конце недели он провел самый настоящий субботник. Причем, не вставая с дивана. Пересматривал все, что сделал в своей жизни, вспоминая близких друзей и случайных знакомых, аккуратно раскладывал по полочкам все события. Их было много, список получался довольно длинный, но значимых среди них практически не было. Постепенно вычеркивая одно за другим, у него остались несколько имен и парочка дат. Папа и мама, дни их рождения, когда нужно быть не таким, как всегда, – не потому, что испытываешь особый пиетет перед подобными праздниками, а потому, что их можно оскорбить и расстроить. Девушка Катя и первый сексуальный опыт, это было летом, на море, ему было семнадцать. Или восемнадцать? Две тысячи… какой же это год был? Но точно август. Скрипучая панцирная сетка. Неловкие движения и скованность. Она помогла. Все прошло лучше, чем мог ожидать от первого раза.

Еще раз воспроизвел все вехи своей биографии. Поколебавшись, выкинул из этого ряда поступление в университет, первую зарплату и дату завершения участия в телепроекте – ведь участие еще не закончилось, но очень скоро… Зато добавил, казавшуюся раньше несущественной, дату поступления на военную кафедру – иначе бы армия, ужасы, смутно грезившиеся при упоминании о ней в новостях, совсем другая судьба. И еще этот человек – так похожий на Бориса Борисовича. Не розыгрыш ли это все? Может, он его брат? Олегу не хотелось зацикливаться на подозрениях, и он продолжил сортировать эпизоды жизни. Выходила она у него скучная, серая, обыкновенная. С девушками ему никогда не было просто. Или он не заслуживал лучшего? Темные комнаты для свидания проекта были для него идеальным местом общения. Он раскрепощался и мог даже пошутить или членораздельно выразить свою мысль.

Он не умел анализировать реакции окружающих на свои поступки, зато довольно точно мог их предсказать. Именно поэтому «Живое общение» стало прекрасной возможностью реализовать все свои достоинства, скрывая недостатки. Когда он сидел на краю ванной, то думал не о смерти. Он думал о своей жизни. Какая она? Хорошая или плохая? И Олег понял, что не может применить для оценки своей жизни ни одно из этих качественных прилагательных. Да и не только к своей жизни. Ко всему, что его окружало. Его нельзя было упрекнуть в необразованности, отсутствии эрудиции, плохом знании истории или иностранных языков. Вполне прилично владел английским, чуточку разбирался в немецкой грамматике и имел хороший словарный запас, почитывал самоучитель испанского. Считал себя интеллигентным молодым человеком. Но там, возле заполняющейся теплой водой ванны, он стал классифицировать свои знания.

И понял, что не знает ничего конкретно. Сотни наборов разнообразных ассоциаций. Когда кто-то, например, говорил о Сальвадоре Дали, из хранилища его памяти выезжала небольшая тележка с ярлычком «С.Д.». В тележке вперемешку лежали клочки плохих репродукций самых известных полотен гения и несколько общих слов. Среди них: гений, полотна, репродукции, Гала, усы вразлет, сюрреализм, защищать в спорах о живописи. И еще несколько слов. Или, скажем, Эрнест Хемингуэй – гений, Старик и Море, Прощай Оружие, американец, борода, свитер, рыбалка в океане, защищать в спорах о литературе. Это были значительные наборы. Куда меньше он мог извлечь информации о Родене – гений, Мыслитель, защищать в спорах о скульптуре. Кроме личностей на таких же тележках хранились данные обо всем окружающем пространстве. Лондон – Биг Бэн, столица Англии, Тауэрский мост, биржа, туристы. Квазар – что-то такое значимое в космосе, вроде как очень тяжелое, но по размерам чуть больше стандартной административной области, можно еще упомянуть о пульсарах. Корсары – пираты, Карибское море, Дрейк, золото, война с Испанией в каких-то годах какого-то века.

Олегу было страшно. Все они – Дали, Хемингуэй, Роден, корсары, квазар – на самом деле совсем другие. Не такие, какими он себе представляет. А как думают о нем самом? О себе у Олега тоже была тележка информации, но сейчас он выбросил из нее тысячи мелких фактов, и осталось лишь рождение, военная кафедра, потеря девственности… Мелочи даже в масштабах рядового человека. Но хуже всего то, что об этих мелочах задумывается лишь он сам. Есть еще надежда, что человека оценивают после его смерти, находят в его деятельности эпизоды, ранее не замечаемые. Наконец-то, оценят по достоинству его доброту, вежливость, знания. Но тут же Олег вспомнил о развале некогда могучей страны. Сотни могил героев, на которых сейчас выводят белой краской слово «убийцы». Тысячи могил преступников, над которыми возводят мемориалы с надписью «мученики». Тебя хоронят, а потом меняют твою биографию. В смерти еще меньше покоя, чем в жизни. Ты перестаешь влиять на ситуацию, твоим именем, поступками, телом манипулируют люди с бесцветными глазами, чуждые сентиментальных эмоций или понятий о чести.