Путешествия по Европе - читать онлайн книгу. Автор: Билл Брайсон cтр.№ 3

Никогда еще я не был настолько уверен, что вот-вот погибну. Наша машина неслась, словно сорвавшись с «американских горок». Шоссе состояло из трех полос, что было для меня новостью: одна узкая дорога шла на восток, другая на запад, а посредине — в обоих направлениях. Мой новый друг начисто игнорировал эту систему. Он не раздумывая выезжал на среднюю линию и выглядел крайне удивленным, обнаружив, что по ней навстречу нам как из пушки несется сорокатонный грузовик. Увернувшись в последний момент, он высовывался из окна и долго выкрикивал оскорбления в адрес проехавшего водителя, пока жена очередным воплем не предупреждала его о новой опасности. Позже, когда я узнал, что в Люксембурге самая высокая смертность на дорогах, меня это нисколько не удивило.

В итоге нам понадобилось всего полчаса, чтобы добраться до Арлона, скучного промышленного городка. Казалось, все в нем, включая людей, пропиталось серой пылью. Мужчина стал настаивать на том, чтобы я зашел к ним поужинать. Мы с его женой пытались протестовать, но он воспринял наши возражения как продолжение милой болтовни, и, прежде чем я успел понять, что к чему, меня втолкнули на темную лестницу, а потом в крошечную пустую квартирку. В ней были только кухонька площадью с большой шкаф и маленькая комнатенка «за все про все», в которой стоял стол, два стула, кровать и проигрыватель с двумя альбомами — Джин Питни и духовой оркестр английских шахтеров. Он спросил меня, что бы я хотел послушать. Я оставил право выбора за ним.

Поставив Джина Питни, гостеприимный хозяин исчез на кухне, где жена ему долго что-то втолковывала злобным шепотом. Оттуда он появился с видом побитой собаки, двумя пивными кружками и большой бутылкой коричневого пива.

— Это будет превосходно, — пообещал он и налил мне стакан напитка, оказавшегося очень теплым.

— М-м, — протянул я, стараясь, чтобы мое междометие прозвучало как одобрение. Я утер пивную пену с губ и подумал, не выскочить ли мне в окно. Мы сидели, старательно улыбаясь друг другу. Я тщился сообразить, откуда у пива мог взяться такой странный вкус, и наконец решил, что его производят в цирке из мочи дрессированных животных.

— Хорошо, правда? — спросил бельгиец.

— М-м, — протянул я снова, но поднести кружку к губам не рискнул.

До того раза я никогда не уезжал из Америки, и вдруг очутился на чужом континенте, где мой родной язык был мало кому понятен. Я пролетел 4000 миль в холодильнике с крыльями, не спал тридцать часов и не умывался двадцать девять, а теперь сидел в крошечной квартирке в незнакомом бельгийском городе, собираясь поужинать с двумя совершенно чужими и очень странными людьми.

Мадам Странность появилась с тремя тарелками, на каждой из которых сиротливо лежало по два жареных яйца. Она поставила их перед нами с какой-то отчаянной решимостью. Мы с ней сели за стол, а муж пристроился на краешке кровати.

— Пиво с яйцами, — сказал я. — Интересное сочетание.

Ужин продолжался четыре секунды.

— М-м, — сказал я, вытирая рот и поглаживая живот. — Просто чудесно. Большое спасибо. Ну, мне надо идти.

Мадам Странность стрельнула в меня взглядом, граничащим с ненавистью, но месье Странность подскочил и нежно приобнял меня за плечи.

— Нет, нет. Вы должны послушать вторую сторону альбома и выпить еще пива.

Он перевернул диск, и мы молча дослушали его, мужественно принося обоюдную жертву гостеприимству. Потом он отвез меня к маленькому отелю в центре города, который, возможно, и был когда-то хорошим, но теперь его освещали голые лампочки, а управлял им человек в застиранной майке. Он провел меня по длинному коридору, по каким-то лестницам и холлам, и оставил у двери большой комнаты. В ней были голые полы, в сумраке угадывался стул с тонким полотенцем на спинке, раковина с отбитой эмалью, несуразно большой шкаф и громадная дубовая кровать, которую не смогли сокрушить сто пятьдесят лет бурного секса.

Я сбросил рюкзак и повалился на постель, не снимая ботинок. Потом я понял, что выключатель лампочки в двадцать ватт, едва различимой где-то под потолком, находится на другом конце комнаты, но слишком устал, чтобы встать и выключить свет. Единственно, на что у меня хватило сил — это подумать, нашел ли мой религиозный фанатик комнату, или трясется где-нибудь на парковой скамье в Люксембурге, натянув запасной свитер и натолкав в джинсы для тепла старых номеров «Люксембургер Цайтунг».

— Надеюсь, что так, — пробормотал я и провалился в одиннадцатичасовой сон.

Несколько дней я провел, бродя по лесистым холмам Арденн и привыкая понемногу к рюкзаку. Каждое утро, взвалив его себе на спину, я стоял какое-то время, пошатываясь, будто меня огрели дубиной по голове. Тем не менее он эффективно восстанавливал мою спортивную форму. Не знаю, чувствовал ли я себя когда-нибудь таким бодрым, как в эти три или четыре дня на юге Бельгии. Мне было двадцать лет, я был свободен и жил в совершенном мире. Погода стояла хорошая, веселые зеленые окрестности были усеяны маленькими фермами, а вдоль дороги, по которой машины проезжали раз в год, бродили гуси и куры.

Когда я забредал в какую-нибудь полусонную деревню, два или три старика в беретах, сидящие у дверей пивного бара с кружками, молча наблюдали за мной и отвечали на мое жизнерадостное «Bonjour!» едва заметным кивком. По вечерам, когда я, отыскав комнату, заходил в местное кафе почитать книгу и выпить пива, я снова получал эти крохотные кивки головой от десятка людей, что воспринимал в своем энтузиазме как знак уважения и признания. В упоении я даже не замечал, что они отодвигались от меня, когда, после семи-восьми стаканов пива, я пристраивался к одному из сидящих за столом и бормотал со всей приветливостью единственную французскую фразу, запомнившуюся со школы: «Je m'appele Guillaume. J'habite Des Moines» (Меня зовут Гийом. Я живу в Де Муане).

Так проходило лето. Я четыре месяца болтался по всей Европе, побывал в Великобритании и Ирландии, проехал через Скандинавию, Германию, Швейцарию, Австрию и Италию, не переставая искренне изумляться увиденному. Это было мое самое счастливое лето. Мне так понравилось в Европе, что, вернувшись домой, я вытряхнул содержимое рюкзака в мусоропровод и немедленно начал готовиться к следующей поездке будущим летом. В нее я взял с собой школьного приятеля по имени Стефан Кац, что было с моей стороной серьезной ошибкой.

Кац был такой человек, который, как раз в то время, когда вы пытаетесь уснуть в темном номере, начинает пространно и во всех подробностях живописать, как бы он сейчас трахнул симпатичную блондинистую нимфетку, если бы она была, прерываясь только затем, чтобы объявить о предстоящей газовой атаке словами: «Во-от, хороший накатывает… Ты готов?» — а пёрнув, как судья на соревнованиях по фигурному катанию давал оценку своему залпу по трем параметрам — громкости, продолжительности и вонючести. Единственно положительное, что я видел в его обществе — это то, что на время каникул избавил от него всех остальных американцев.

Вскоре он стал мне в тягость. А как иначе воспринимать типа, который, сидя за столом, каждое новое блюдо встречает словами: «Это что еще за говно?» Он все время на что-то жаловался и ходил за мной как привязанный, куда бы я ни пошел. В конце концов пришлось отделаться от него, и лето прошло почти так же приятно, как и предыдущее.