Беседка. Путешествие перекошенного дуалиста - читать онлайн книгу. Автор: Миша Забоков cтр.№ 18

И чувствовал я себя, как оплеванный. И было горько за себя и за них, родимых. Пароксизмы отчаяния волнами накатывали на меня, угнетали сознание, проступали застывшей в глазах гиблой тоской, понуждали к уединению. Я вышел за калитку и тупо уставился на гладь воды, на лодку, уходящую к противоположному берегу Кесьмы, — должно быть, в магазин чалит, родимый, — на просторно раскинувшиеся плесы, на зеленый островок посреди реки, на сливающиеся с горизонтом верхушки деревьев, и смотрел всё дальше и пристальнее. И видел историю нашей страны. Заблуждался классик марксизма, утверждая, будто положение, когда «верхи не могут, а низы не хотят», неизбежно предвещает революционную ситуацию. Да ничего подобного! И эти немощные верхи и ничего не желающие низы прекрасно уживаются и дополняют друг друга, составляя единое и неделимое целое. Нет, всю эту махину недомыслия снизу не поднять. А потому быть этой катавасии вечно. «И чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы», надо запастись личным мужеством и терпением. Это всё, что я могу посоветовать.

Ну, будет, будет, утрите слезу. Где ваше личное мужество? Может, не всё так плохо. Давайте-ка попробуем по-другому. Сверху. Напрягите всю мощь своего воображения, смените позицию и попробуем еще раз, но теперь уже сверху. Благо кое-какие условия для этого худо-бедно, но созрели. Хотя должен сразу оговориться, что путь этот тернист и малоизведан. Ведь однажды уже Екатерина II пыталась своим Наказом изменить принципы русского законодательства на почве философски-либеральных умствований европейской литературы середины XVIII века. Наказ Екатерины по тем временам был настолько либеральным, что от него шарахались даже ее приближенные. Граф Никита Панин — дипломат, человек прозападных взглядов, — услышав однажды от Государыни про то, что до сих пор Россия жила с чуждыми ей нравами, которые следовало бы переделать на европейский лад, а крепостной, строго говоря, не кто иной, как персона, не поверил собственным ушам, лишь озадаченно почесал сползший набок напудренный парик; придерживая полы бархатного камзола, расшитого галунами по последней парижской моде, граф сей же миг без оглядки бежал от нее прочь, оглашая тишину царских покоев истошным воплем: «Окстись, матушка, Бог с тобой!» Как указывает историк С. Ф. Платонов, — «эти принципы, с одной стороны, были в высшей степени либеральны, потому что взяты из либерального источника, а с другой стороны — совершенно чужды русской жизни, потому что слишком либеральны и выросли из условий нерусской общественной жизни, и должны были удивить русское общество и либерализмом, и несоответствием национальному быту». Они и удивили, да так, что еще до ознакомления русского общества с содержанием Наказа, избранные Екатериной «разномыслящие» цензоры вымарали из него три четверти оригинала по причине расхождений с русскими нравами. Ну что вы хотите? Наивняк! Святая простота! Одним словом, София-Фредерика-Августа Анхальт-Цербстская! Что с нее взять!

Но, несмотря ни на что, как я и обещал, мы всё равно попробуем. Безумству храбрых нет предела. Только на этот раз уже сверху. Всё ж таки время не стоит на месте. И вот не прошло и 250-и лет, как некоторая начитанная часть русского общества, свободно и не таясь, умозрительно овладела таким общегуманистическим понятием, как приоритет либеральных ценностей — право личности, гражданина, частной собственности и т. д. Кроме того, создается благодатная почва для орошения этими либеральными идеями. В частности, развивающаяся семимильными шагами система поголовного образования достигает таких невиданных успехов, что на смену малограмотным сельским жителям с семилеткой за плечами и партработникам с ускоренным курсом ВПШ приходит одаренная молодежь с полным средним и высшим платным образованием. Жаль только, что отсутствует сам субъект права, ради которого следует отстаивать эти ценности, то есть нет ни личности, ни гражданского общества, ни частной собственности. Ведь не станете же вы утверждать, что личностью с тонкой духовной организацией является, например, депутат Ш. от фракции КПРФ и ему подобные народные избранники, выражающие, между прочим, волю большинства избирателей, а собственностью — наши садово-дачные участки. Последние в каком-то смысле действительно являются нашей собственностью, однако в той мере, в какой собственностью может считаться, допустим, партийный билет, что принадлежит тому же партийцу Ш. лишь до той поры, пока его не попрут из партии. Теперь самый главный момент. Внимательно следите за ходом моей мысли. Как этим либеральным интеллектуалам встать у кормила власти, если их раз-два и обчелся, и они не имеют никакой поддержки снизу, кроме одаренных выпускников средней школы и платных вузов? Следите? Замечательно. Отвечаю: понятия не имею! Иначе — зачем бы я просил вас напрячь всю мощь воображения! Поэтому просто опустим этот неприятный момент. Примем как данность, что у кормила власти наконец собрались новые люди. Ну а дальше всё просто. Под либеральные законы и государственные гарантии привлекаются внутренние и внешние инвестиции, экономика демонополизируется, происходит ломка административно-бюрократической системы управления, появляется реальный класс мелких, средних и крупных собственников, в том числе на землю, возникают новые рабочие места, осуществляется судебная реформа, изменяется система социального обеспечения и т. д. и т. п., а главное, помимо воли сверху — уже активная поддержка снизу.

Ну что, устраивает вас такой расклад, отлегло от сердца? Лично у меня — отлегло, будто камень с души свалился, и я чувствую, как оно учащенно забилось, наполняя кровь радостным предощущением скорого приближения новой эры. Мне уже нет надобности спускаться по утрам во двор, чтобы антинаучными эмпирическими приемами убеждать себя в том, что страна по-прежнему здравствует. С меня довольно сводок Госкомстата. Я готов протянуть руку первому встречному, дружески обнять его, бесстрашно заглянуть ему в глаза, не опасаясь проникновенного, ужасающего своей пронзительностью, вопроса: «Как думаешь, мужик, берут сегодня посуду из-под водки с винтом?» — «Нет, не берут, — светясь накалом 1000-ваттной лампы, отвечаю я. — Сегодня уже ничего не берут. С сегодняшнего дня, — и тут я делаю многозначительную паузу, — только дают! Всякие: и с винтом, и без винта, и незатейливые с пластмассовой пробкой, и выдержанные — под штопор, и запотевшие, только что из холодильника, в наборе с хрустящими бочковыми огурчиками, и марочные, ну а для тех, кто с претензией, — согретый братской любовью и теплом нежных рук продавца коньяк в бокалах вместе с посыпанными сахарной пудрой ломтиками лимона — одним словом, какие хочешь». — «Надо же, а меня никто не предупредил! Ну, тогда я побежал?» — «Беги, — кричу я ему вдогонку, — беги, дорогой! Встречай новую эру!» Моя душа поет, она открыта миру, отзывается на трепетное колыхание каждой травинки, испускает лучи восторга. Ее когда-то бездонные глубины теперь обмелели, и она уже не содержит в себе потаенного смысла. Во мне уже нет тайны, я не оставляю тени на земле, я не поглощаю солнечный свет, дабы не обделить им других россиян. Я открыт и прозрачен, как открыта и прозрачна наша новая экономика.

И всё же тревога не покидает меня, точит душу червь сомнения, гложет ее изнутри, буравит мне мозг, не дает благодушно расслабиться, стережет малейшую оплошность в моих рассуждениях. Ведь вот какая при этом закавыка получается, штуковина какая. Ух! Даже как-то боязно развивать эту дикую мысль. Ну уж, коли взялся за гуж… На сельских просторах вчерашний аграрий денно и нощно тянет лямку личного фермерского хозяйства, забыв про душевные услады в виде рыбалки, бани и бывших собутыльников. Предприятия перешли в руки частных собственников, которые к чертовой матери поувольняли всех бездельников, а оставшийся сознательный рабочий люд в три смены горбатится у поточного конвейера, — а где этот приверженец японской организации производства, Вася? мы, понимаешь, пашем здесь в три смены, а он, подлец, небось, мадеру сейчас пьет! — после чего с трудом доползает домой, выпивает без всякого удовольствия свои 100 г и сразу ложится спать, даже последние новости не смотрит, потому что аполитичен, и завтра ему нужно успеть к 7 часам на работу, иначе уволят. Ученые и творческая интеллигенция, наполовину сокращенная из-за профнепригодности, корпят с утра до вечера над формулами и творческими экспериментами, едва успевая душевно перекурить и потрепаться друг с другом в коридорах. Понятно, что рано или поздно при такой самоотдаче действительно наступит эра всеобщего благоденствия с процветающей экономикой. Это несомненный плюс. А что в минусе? Слабым духом читателям я рекомендую пропустить остаток абзаца. А остальным же я сообщаю: в минусе то, что мне нечаянно открылось в Лиссабоне, — духовно-нравственное перерождение и обнищание личности с утратой неповторимой самобытности нашего народа, его непонимаемой умом натуры. В мировое сообщество вольется новая, российская, генерация потребителей, которая не видит ничего зазорного в том, чтобы ради западного образа жизни сдавать одну «брестскую крепость» за другой, а ведь все эти бастионы, все эти антропологически присущие русскому характеру авось, небось, кабысь… — словом, вся эта отчаянная благоглупость и была, по сути, нашим кровным и единственным достоянием. Чтобы плодотворно жить и работать в таких нечеловеческих условиях, нужно самому быть неотъемлемой частью этой новой генерации людей. В противном случае, мы — недобитые осколки старой эпохи — будем походить на вымирающих манифестантов из «Трудовой России», что шествуют пред Мавзолеем с красными полотнищами в руках в память о Великой Октябрьской социалистической революции. И вместо того чтобы читать нетленные произведения графа Л. Н. Толстого, рассчитанные на самопознание личности, мой свободный и раскованный потомок будет познавать себя посредством интернетовских комиксов, вместо Тарковского будет смотреть 935-ю серию «Мелроуз плейс», вместо проникновенной, бередящей душу беседы хоть с другом, хоть с первым встречным, будет за рулем собственного авто разъезжать по гостям — и тут я особенно негодую, ибо в России поехать в гости на тачке может позволить себе лишь последний негодяй, маскирующийся под друга семьи, либо редкий абстинент, — где его с дежурной искусственно-белозубой улыбкой будут поджидать хозяева, чтобы тут же на западный манер с порога спросить: «Что будете пить — скотч, виски, джин?…» Всё, приехали. Круг замкнулся. Полный тупик.