Сезон дождей - читать онлайн книгу. Автор: Илья Штемлер cтр.№ 52

– Здрасьте, приехали! При чем тут это?

– Извини. Точнее, это Наталья хочет уйти от тебя.

– Ну и что?! – голос Евсея упал.

Евсей сник, понимая что Лева говорит правду. Евсей гнал эту мысль, пыжился, убеждал себя, что именно ему все стало невтерпеж. А оказывается – все лежит на поверхности, оказывается он гол, как в бане.

– Ну и что?! – повторил он тихо.

– Ничего! – оборвал Лева Моженов гостя. – Так с чем ты пожаловал ко мне, Евсей Дубровский?

– Ни с чем, сейчас уйду, – буркнул Евсей с тоской глядя в пол. – Я не думал, что ты такой злой и черствый тип.

– Ну, ну, Евсей. Как-то все по-женски. Полно, не дуйся, пей свой коньяк, он уже почти испарился.

Евсей рывком поднял рюмку и, махом осушив ее, взглянул на Леву. И засмеялся, поводя головой из стороны в сторону. И Лева захохотал. При этом, наоборот, вскидывая голову и опуская ее вниз, словно конь.

– Вот такие мы с тобой болваны, Евсей, – выговаривал сквозь смех Лева Моженов. – Так с чем же ты пожаловал ко мне? Не по голой же пьяни, я полагаю.

– Отчасти и по пьяни, – с облегчением подхватил Евсей.

– А отчасти?

– Помнишь, когда ты ехал из тюрьмы.

– Не гоже упоминать о веревке повешенному.

– Извини.

– Ладно. Что было, то было. Подзалетел я по Указу за антиобщественную деятельность. Ну и что?!

– Тогда ты мне сказал о каких-то заработках. Или сболтнул?

Лева пожевал свои мятые губы трубача, показывая крепкие зубы – желтоватые, точно слоновая кость. Лукаво взглянул на гостя. Затем скрылся за портьерой и после короткой возни вынес из соседней комнаты большой оранжевый баул.

Усевшись удобней, развалил длинный замочек-змейку. В разверзшемся чреве баула Евсей увидел какие-то скомканные яркие вещи.

– Какой у тебя оклад в твоем архиве? – спросил Лева.

– Восемьдесят пять рублей в месяц, – ответил Евсей.

– А тут барахла на два-три года твоей работы. А может и более. Я еще не оценивал, жду перекупщиков, должны зайти во вторник. К примеру, эта марлевка потянет на полтора-два твоих оклада. – Лева вытянул из баула женскую кофту из прозрачной, словно простая марля, лиловой ткани и бросил ее в соседнее кресло. – А вот кримпленовая демисезонка. За нее можно смело просить полтора, а то и два куска. Фарцовщики ее сбагрят за три тысячи, и не моргнут – писк моды! Все лейблы на месте. – Лева растормошил пальтишко и выудил на свет яркую бирку. – Видишь? Ив Сен-Лоран! Это тебе не хрен собачий! Любая баба из-за него ляжет. Великое дело – фирменный лейбл. Каждая дерьмовая майка потянет на четверной, если на ней какой-нибудь лейбл. А фарца возьмет за нее не меньше полбумаги, а в сезон так и всю сотню. Мне же она в Вильнюсе досталась всего за пятерку, и то переплатил, можно было поторговаться.

– В Вильнюсе? – переспросил Евсей.

– В Вильнюсе. Но ехать туда зимой на машине далековато. Сподручнее в Таллин. Там, правда, рынок поменьше, чем в Вильнюсе или Риге, но у меня есть надежные эстонские парни, у них все схвачено в порту.

Бездонное чрево оранжевого баула, покоряясь руке хозяина, заполняло соседнее кресло красочным барахлом. Джинсы разных фасонов – от обычных брюк, хипповых, дырявых «бермудов» до укороченных шортов. Юбки – мини и миди, вязаная шаль в комплекте с миниатюрной шапочкой. Коробки с косметикой. Плащи болонья – модные, в целлофановых пакетах. В таких же пакетах нейлоновые мужские сорочки. Босоножки на толстенной подошве.

– Ладно, ладно, – замахал руками растерянный Евсей. – Все понятно.

– Тогда я тебе сказал: работа пыльная, но денежная. Верно?

– Верно, – уныло подтвердил Евсей.

– Есть вопросы? – Лева принялся возвращать барахло обратно, грудой, не глядя.

– Есть. Под какую статью попадает этот баул?

– Под 154-ю УК РСФСР. До двух лет с конфискацией, – охотно ответил Лева. – Самая популярная статья в наше героическое время на пути к светлому будущему. Решай, Евсей. Дней через десять я поеду на машине в Таллин, могу и тебя прихватить. Познакомлю с нужными людьми и там, и здесь. Кстати, в основном, они с высшим образованием, один даже кандидат наук. Конечно, на раскрутку нужны деньги. Но я тебе одолжу, раскрутишься – вернешь. – Лева сомкнул змейку баула и откинулся на спинку кресла. – Еще вопросы?

– Как же ты с такими связями и знанием дела угодил в тюрягу?

– По Указу! Всего лишь по Указу «За антиобщественную деятельность», заметь. Это важно. На десять суток. А могли впаять все пятнадцать лет. Так сказать, не назойливо предупредили.

– И как же ты попался?

– Исключительно из-за жадности, – живо ответил Лева. – Не своим делом занялся. Решил сам фарцануть по-наглому, перехватить их заработок, самому выйти с товаром на Плешку. Как говорится – жадность фраера сгубила. А на Плешке все схвачено.

– Как ж ты так?

– Честно говоря, хотел убедиться – на сколько меня накалывают перекупщики. Но не повезло. Думаю, на меня указали, хотели проучить. Там же тоже все куплено-перекупленно.

– Где там?

– Где, где. На улице Белинского, в доме № 13.

– А что там?

– Городская прокуратура. Не знал?

– Откуда ж мне знать? Не знал и знать не хочу.

– Кто не рискует, Евсей, тот не пьет шампанское.

1

– Мне казалось, что прокуратура находится на улице Белинского, – проговорил Евсей Наумович Дубровский.

– Когда-а-а это было, – махнул бледной, как у женщины, рукой старший следователь по особо важным делам Николай Федорович Мурженко. – Еще при советской власти. Теперь мы живем на Почтамтской улице. Куда Иван Александрович Хлестаков писал своему другу господину Тряпичкину.

– Помню, помню, – хмуро кивнул Евсей Наумович. – Как я понимаю, разговор наш окончен?

Он брезгливо отодвинул протокол допроса и положил ручку.

– Да, конечно, Евсей Наумович. – Следователь беглым взглядом убедился, что подпись стоит в нужном месте. – Вот и пропуск на выход, Евсей Наумович.

– И часто мне придется сюда являться? – Евсей Наумович опустил пропуск в карман и, опершись руками на край стола, поднялся.

– По мере надобности. Извините, производство, всего не предусмотришь. Дела, связанные с убийством, всегда канительные. Но после того как мы арестовали эту особу, думаю, все пойдет веселее.

– Жаль, что я не могу взглянуть на нее, – буркнул Евсей Наумович.

– На суде, Евсей Наумович, только на суде.

– Чувствую, мне потреплют нервы.