– Вы что-то сказали?
– Она моргнула.
– Правда? – Он отвернулся, обращаясь к медсестре, словно наблюдение Чарли не заслуживало доверия.
– Не заметила, – ответила медсестра-иранка.
Медицинская бригада исчезла, не удостоив его больше ни словом. Чарли подошел к кровати, и его сердце подпрыгнуло от радости: Гарнет получила новый облик, более человеческий. Повязки стали тоньше, и теперь она уже не напоминала ни средневекового рыцаря, закованного в латы, ни хоккейного вратаря. И – о чудо! – в новых повязках были ослепительно прекрасные отверстия для глаз!
– Гарнет, я видел, как у тебя шевельнулись веки. Я знаю, что ты это сделала! – Его голос был глухим, как у человека, произносящего вслух свою самую потаенную мечту. Чарли не сводил глаз с ее новой маски. Ей запретили шевелить головой и разговаривать. Но слышала ли она это?
Между двумя пластами повязок видно было только ее правую руку. Левая часть тела Гарнет приняла на себя ударную волну. Чарли со вздохом отвел глаза от маски и посмотрел на открытые пальцы правой руки. Гарнет приподняла и опустила два пальца, еще раз повторила этот жест – жалкое, почти незаметное движение, но его значение было огромным!
– Да! – завопил Чарли. – Ты говоришь – да. Ты вернулась... Ты со мной.
* * *
В комнате отдыха для пациентов все были в пижамах и халатах, только Чарли, наполовину посторонний, – в слаксах цвета хаки и теннисном свитере.
– У тебя запущенный вид, – констатировала Уинфилд. – Знаешь, Эйлин до сих пор полностью деморализована, хотя уже столько времени прошло.
– Жаль, что она одна. Кажется, ты тоже оказалась на линии огня.
– Это гены Риччи. К тому же Эйлин сейчас беременная, это, естественно, ограничивает свободу выбора. Не очень приятно в таком состоянии наскакивать на человека, который может перестрелять всех вокруг тебя.
Чарли нахмурился.
– Чудовищная история.
– Что чудовищно – так это что Винс ухитрился одним ударом уничтожить главного свидетеля обвинения и запугать Эйлин! – Уинфилд замолчала и заставила себя устранить раздражение с лица. – Мы как раз собирались включить в процесс других проституток Риччи, которым было сказано, что они здоровы. Уже сейчас мы можем выйти с десятком свидетелей, получится грандиозный процесс, процесс века. Но Эйлин не может решиться на последний шаг.
– Который состоит?..
Уинфилд замолчала и послала Чарли смущенную полуулыбку.
– Лучше тебе этого не знать. Ты и так под прицелом.
– Уинфилд, это был несчастный случай.
– Которая из коробок с шоколадными помадками от Чио Итало заставила тебя переменить свое мнение?
Болезненная гримаса на лице отца вызвала у нее угрызения совести. Она попыталась загладить свой промах шуткой:
– Для меня, впитавшей скепсис, сидя на отцовском колене, твоя доверчивость подозрительна.
Чарли подмигнул ей.
– Настоящий профессор не упустит возможности поделиться мудростью. – Он пожал плечами. – Наверно, я никогда не был настоящим профессором. Я совершенно не хитрый. Ты другое дело. Ты потрясающе хитрая особа.
– При чем здесь хитрость? – не выдержала Уинфилд. – Один парень из окружной прокуратуры показал мне полицейский рапорт о взрыве – не доказано даже, что Гарнет вообще успела зажечь духовку. А взрыв самым удачным образом ликвидировал все свидетельства неисправности. Совершенно липовый рапорт. Почему ты смирился с этим?
– Потому что... – Чарли краешком глаза следил за ней, пытаясь определить, какое впечатление производят на дочь его слова, – потому что, когда ты доживешь до моих лет, ты тоже устанешь бороться, натыкаясь раз за разом на стену... Твои умозаключения – это изящная игра мысли. А я до сих пор не в состоянии поверить, что Чио способен с такой убийственной яростью расправиться со своими родными. И еще потому, дорогая моя, упоминающая о своих генах при каждом удобном случае, что, если бы Чио нанял специалистов, мы с Гарнет оба были бы сейчас в шести футах под землей.
– У тебя было время заниматься разделом «Ричланд»?
– Нет. Я все время жду каких-нибудь признаков, что Гарнет поправляется. И сегодня кое-что произошло! Давай я расскажу тебе...
– Позволь сначала мне кое-что рассказать тебе. Организация, в которой наш Чио – большая шишка, очень редко выносит смертные приговоры. За века они убедились, что угроза смерти гораздо действенней, чем сама смерть. Не говори мне, что Чио хотел закопать тебя на шесть футов в землю. Ты в точности, в точности, там, где он и хотел, – вы оба. – Ее голос стал резким, лицо, обычно не выражавшее сильных чувств, пылало от ярости, но Уинфилд быстро справилась с собой и через минуту взглянула на отца с безмятежностью мадонны, вырезанной из слоновой кости.
– Ла Профессоресса, – произнес Чарли, улыбнувшись на случай, если она вздумает обидеться на кличку. – Ты заметила, что все здешние доктора иностранцы?
– Это трудно не заметить. Особенно для тех, кто знаком с теорией Чарльза Энтони Ричардса о прогнившем образовании в США.
– Зато теперь мы можем получить представление, насколько плохо образование в других странах.
Она поморщилась.
– Сплошной «третий мир»?
Чарли озабоченно нахмурился:
– Интересно, а где стажируются американские студенты-медики? В Новой Гвинее?
– Ты преувеличиваешь.
– Возможно.
– Ты согласен, что Итало расправился с тобой по своему сценарию?
– М-м.
– Ладно. – Она хищно усмехнулась. – Очень скоро он примет участие в постановке по моему сценарию.
Чарли напугала эта улыбка.
– А потом мы... вернемся к разговору о генах Риччи.
* * *
На второй неделе декабря, возвращаясь с ленча, Чарли обнаружил, что Гарнет каким-то образом раздобыла тупой карандаш и обрывок бумаги. На смятом листке кривыми, печатными буквами, словно рукой шестилетки, было написано: «Это я!»
– Ты меня видишь? – спросил Чарли.
"Д" – написала она, как компьютерное «да».
– Помни, детка, разговаривать пока нельзя. – Чарли нагнулся над кроватью, всматриваясь в отверстие маски. – Выглядишь сногсшибательно, – произнес он, – что-то вроде безумного повара над воскресным жарким из человечины. Тебе еще больно?
«Н. ЛЮБЛ Т».
Он опустился на колени перед кроватью. За последние дни из палаты исчезли почти все капельницы и провода. Чарли поцеловал голые слабые пальчики. 164
– Я тебя тоже люблю. Не трать силы, пытаясь соблазнить меня.
«3 П ОБДА».
Чарли задумался, но тут же просиял:
– В три, после обеда, снимут все повязки?