Палмер невольно нахмурился. Интересно, какую долю такой личной ответственности она взяла бы на себя за весь этот далеко не безопасный фарс с участием ее бывшего мужа? Кстати, теперь ему стало достаточно ясно, какую роль в этом деле играла ее дочь Таня. Она у своего родного отца. Таким образом, Элеонора не лгала ему, а в определенном смысле говорила чистую правду: Таню не держали в заложницах и не удерживали против ее собственной воли. Она находилась у своего законного отца, только и всего.
Как же все просто! Просто и бесхитростно… Если у этих дилетантов имелись и другие планы насчет Дитера Рама в роли двойника Палмера, то их полный провал в Париже ставил на них крупный и жирный крест. У человека, поджидавшего его на лестничной площадке, должен был быть с собой пистолет, который в случае необходимости ему следовало, не раздумывая, применить против намеченной жертвы. Может, именно это и отличает любителей от профессионалов — неспособность выстрелить в человека, глядя ему в глаза? Даже если это очень и очень нужно!
Вудс почему-то вспомнил о «беретте», которую ему так настойчиво предлагал Джек Рафферти. Увы, пистолеты и автоматы не были «любимым» оружием Палмера. Его силой было умение думать и способность логически мыслить. И если он хоть раз позволит смертоносному оружию заменить его разум и мышление, то рано или поздно ему придется практически применить его по прямому назначению. В этом-то и заключается главная проблема с огнестрельным оружием — если его не употреблять в деле, то рано или поздно оно теряет всякую ценность.
Проезжая маленькую деревушку, Палмер автоматически снизил скорость, затем стрелка спидометра снова вернулась на цифру 120. Что-то продолжало его беспокоить. В частности, некоторые тактические шаги команды дилетантов, которые странным образом казались ему элементами более широкого стратегического замысла. Микрофильм в упаковочную картонку его белой рубашки заложили не они, а конечно же профессионалы. Впрочем, сейчас эту часть «детективной истории» надо было на какое-то время отложить, так как она принадлежала к совсем иной реальности.
Его так же очень беспокоила возможность того, что он может не заметить чего-то по-настоящему важного, чего ни в коем случае пропускать было нельзя. Затем его вдруг осенило — он принял рассуждения своего друга Джека Рафферти на веру, даже не попытавшись их толком проанализировать и переварить. Для него неумелыми дилетантами были молодые неонацисты, работавшие на ЦРУ, в то время как настоящими профи являлись мафиози. Но вот что больше всего волновало Вудса, так это отсутствие сколь-либо реальной причины принять именно такую логику рассуждений, а не ту, совершенно ничем не мотивированную, которую предложил ему его друг полковник Джек Рафферти.
Вообще-то у него самого не было никаких сколько-нибудь определенных свидетельств того, что против него работают две группы, только предчувствие этого, которым он и поделился с Джеком. И тот, не раздумывая, выдал ему готовую теорию, объясняющую появление этих двух групп. Будь ему хоть что-нибудь известно об операции Г.Б. «Овердрафт», он бы создал не две, а три таких спецгруппы.
Хотя, с другой стороны, невольно подумал Палмер, его друг вполне мог знать больше, чем старался показать. По его мнению, за группой Хайнца Манна стоят деньги и люди ЦРУ. И это не было догадкой хорошо информированного человека. Нет, скорее, что-то вроде искреннего признания. Их, мягко говоря, полная и вряд ли исправимая неспособность дилетантов слишком явно напоминала неискоренимую склонность ЦРУ терпеть неудачу за неудачей. Нет, Джек не догадывался. Он знал!
Палмер нетерпеливо вздохнул. Ему никак не удавалось свести все имеющиеся у него факты в один логический ряд. Они постоянно ускользали от него, наверное, потому, что он чувствовал себя слишком усталым и никак не мог должным образом сконцентрироваться. Да, но сейчас-то он чувствовал себя достаточно хорошо. От былой усталости не осталось и следа. Просто его неспособность трезво и логически мыслить объяснялась совершенно иной причиной. Если бы ему удалось ее вычислить, он наверняка бы вычислил и Элеонору. А делать это ему тогда совсем не хотелось…
Да, сейчас ему, пожалуй, следовало бы ходить с опущенными от стыда глазами. И, тем не менее, до тех пор, пока он не услышит ответы на все эти вопросы из ее собственных уст, он и не подумает принимать окончательного решения. Не будет даже пытаться переиграть их гнусную камарилью.
Добравшись до реки в районе Траубен-Трарбах, он свернул на автостраду Сорок девять, по которой они с Элеонорой ехали совсем недавно — в минувшие пятницу и субботу. Дорога петляла и извивалась, добросовестно повторяя все изгибы реки, но на этот раз Палмер действительно очень спешил.
Итак, последний рывок через Неймаген, и он в Трире!
В городе Палмер переехал через мост Кайзера Вильгельма, затем, миновав несколько городских улиц и улочек, оказался у «Порта Нигра», того самого современного отеля, где ему совсем недавно довелось провести ночь в полнейшем одиночестве, въехал на подземную стоянку и припарковал свой мышиный «фольксваген» рядом с белым «мерседесом». Машина выглядела совсем как та, которая гналась за ним, но поскольку Палмеру не довелось увидеть ее номер, то уверенности это отнюдь не прибавляло. Ладно, мы пойдем другим путем, решил Палмер, открыл капот «мерседеса» и вытащил ротор из распределителя. Затем, заперев моторный отсек «фольксвагена», взял с заднего сидения свою небольшую дорожную сумку и поднялся в шикарный холл отеля. Дежурный портье, похоже, сразу же его вспомнил и почему-то подумал, что ему потребуется тот же самый «люкс», что и в прошлую субботу. Поднявшись к себе в номер, Палмер первым делом позвонил в дом ее родителей. И снова никакого ответа!
Вудс неторопливо распаковал свою сумку, принял душ, надел другой пиджак, спустился вниз и вышел наружу. Несколько минут постоял у входных дверей, рассматривая старые Римские ворота, которым отель и был обязан своим романтическим названием. Верхнюю часть «Порта Нигра», включая секции, накрытые зеленоватыми строительными сетками, в которых, очевидно, велись реставрационные работы, заливал яркий свет прожекторов.
Глядя на ворота, Палмер пытался вспомнить, в каком направлении находится дом родителей Элеоноры. Затем, решив исходить из собственных воспоминаний, пересек широкую улицу с двусторонним движением, направился по Симеонштрассе к старому, построенному еще в средние века Центральному рынку. Остановился у каменного креста в самом центре площади. Да, его девушка действительно упоминала что-то о кресте, возведенном в начале десятого века, но ведь немалая часть Трира была старше, чем даже сам великий Рим!
Он прошел по Фляйшештрассе до поворота на улицу Карла Маркса. Об этом пожилом чудаке, который либо когда-то жил в Трире, либо здесь родился, она тоже, кажется, что-то говорила, но вот что именно — он уже не помнил. Идя по улицам, Палмер непрестанно крутил головой, стараясь не пропустить дом ее родителей — семи- или восьмиэтажное здание современного вида, почти полностью опоясанное узенькими террасками…
Господи, ну наконец-то! Кажется, оно! Солнце почти скрылось с небосклона, на улице уже начали зажигать фонари. Палмер вошел внутрь здания, внимательно просмотрел все таблички с именами и номерами квартир. На табличке с именем «Грегорис» стоял номер шестьдесят три. Он хотел было нажать на кнопку домофона их квартиры, но потом вдруг почему-то передумал и наугад нажал несколько других кнопок. Буквально через мгновенье дверной зуммер мягко зажужжал, открылась дверь, а в динамике интеркома послышались голоса жителей, из осторожности спрашивавших: «Кто там?» — в основном по-немецки.