17 м/с - читать онлайн книгу. Автор: Аглая Дюрсо cтр.№ 31

А до этого я побывала на восточной окраине. И там обнаружила две вещи, которые меня по-настоящему испугали. Бормашину — на тонкой ноге, еще со шнуром — и со страшным дерматиновым креслом, намертво прикрученным к этой машине. Это был грамотный экземпляр, потому что он воткнулся-таки буром в мое личное прошлое. В Марину Семеновну, врачиху со стеклянным глазом, которая поджидала нас в кабинете рядом с гардеробом.

И еще сапоги. Они стояли на антикварном шифоньере, и было просто любопытно, кого угораздило разуться так высоко. Я подняла глаза и увидела ноги. То есть это были не совсем ноги, это было тело по пояс снизу. Глянцево-белое, пластмассовое, оно упиралось талией в потолок. Как неудачливый ангел, которому не хватило разгону. Головой-то он твердь пробил, ежится, наверное, бедный, от вечной божественности, а чресла так и оставил в материальном мире. В этом загоне, где рухлядь перемешана с антиквариатом.

Вот поэтому я и спрашиваю: что здесь ищут они? Те, кто свое прошлое прожил, как мог? С тряпьем, которое машет рукавами на ветру, с расписными черевичками Лорелейи, так и не добравшейся до кайзера — с этим все понятно. Это для театра. Потому что нет ничего конструктивнее, чем переиграть то, что было, понарошку. А тарелки с пастушками и портретом Гейне? Может, они колотят их, чтобы придать эпохальной значимости нудным семейным сценам? Моя бабушка, например, всегда считала, что немцам не хватает искрометности, и разрисовывала немецкий фарфор и статуэток оранжевой тракторной краской.

А потом я поняла. Господи, как все просто — это же модно! Этот винил семидесятых, гэдээровские сервизы, кримпленовые платья той же поры — немного стыдной, но тем и привлекательной, что ее можно не бояться напоказ. Скупить все это прошлое, довести до абсурда, расшить пайетками и забить на него. Да моя бабушка с тракторной краской сейчас была бы в топе. Вот уж кто умел абстрагироваться от трофейности фарфора.

Шарманка здесь была бы кстати. Чтобы уж закончить эту историю. Нужна шарманка с гобеленовой панелью, а на ней — наивная пастораль, где все просто и по-человечески. И стерто несколько иголок, чтобы она могла вздыхать невпопад: «Ах (вздох) мой милый Августин, все прошло (вздох облегчения), уже прошло».

Но ее не было. И поэтому я купила розовую гипсовую кошку. Сначала я решила, что покупаю ее потому, что все женщины хотят быть похожими на кошек. А мне иногда очень хочется быть похожей на нормальную женщину. Но потом я поняла: нет. Я покупаю ее из-за бабушки. У моей бабушки на спинке кресла была прилажена кошка. Это была устрашающая кошка, напоминавшая крысу, с жестким гипсовым подшерстком и нарисованными (тракторной краской) глазами. И хотя розовая кошка в подметки не годилась бабушкиной любимице, я решила: «Пусть будет». Потому что она возвращает меня в мое прошлое, где ничего не стыдно, ничего еще не прошло и все по-человечески. Я заплатила за это пятьдесят центов.

ПИСЬМО ПОСЛЕДНЕЕ

Доктор! Спасибо за шарманку. Она, конечно, очень маленькая, но играет душераздирающую мелодию, как я люблю. И никакой это не «Реквием», доктор. Откуда такая мрачность? Это музыка из мультфильма «Розовая пантера». На ваш запрос в sms: «Уже летишь?» отвечаю: «Да. Уже в небе над Берлином». Этот город внизу — как на ладони. Но это ничего не меняет, потому что, даже если я закрою глаза, он отпечатается целиком на веках. Как вспышка. Весь — от Бранденбургских ворот до дымов Шпандау. Но и это ничего не меняет, потому что знание не сделает нас ближе. И хорошо. Хорошо, Доктор, быть счастливым счастьем сироты.

Уже так высоко, Доктор, что если бы у ангелов, как у голубей, был птоз, то я бы это заметила.

ПИСЬМО ДОКТОРУ

Доктор!

С тех пор как в этом городе меня никто не ждет, кроме новых зимних ботинок (купленных за ломовые деньги), я не люблю две вещи: 1) покидать этот город и 2) возвращаться в него.

Потому что ботинки — это неубедительный аргумент для прихотливых воздушных потоков. Согласитесь, Доктор, это слишком слабое притяжение, его не принял бы в счет даже Джон Донн. Вдобавок из-за выкрутасов судьбы я совершенно не хочу брать на себя ответственность за жизнь и здоровье моих попутчиков, по безалаберности даже не удосужившихся застраховаться. Строго говоря, Доктор, именно благодаря безалаберности моих попутчиков, уже в аэропорту стало понятно, что брать ответственность придется за меньшее количество. Потому что один из наших на посадку опоздал. Но все равно наших осталось достаточно много. А что касается оставшегося расп…яйства, то даже если его распределить поровну на всех пассажиров, все равно вышел бы перевес.

Дело усугубляется еще и тем, что по совокупности жизненных усилий мы с попутчиками вполне заслужили право на нирвану. Потому что один из нас убил змею (хотя остальные обзывали ее земляным червяком), другой — воспитал сына (кое-как), а еще один построил дом, который впоследствии отдал одной женщине в качестве компенсации за нанесенный моральный ущерб. Но мы все-таки не были готовы к спонтанному прерыванию сансары из-за того, что рейс был левый, чартерный, а самолет — обшарпанный. У нас оставалась надежда на других пассажиров, которые были полны неисполненных планов. Например, девушка у левого иллюминатора везла на отдых прекрасную грудь в декольте (один из наших после пристального изучения заявил, что грудь силиконовая, так что даже не знаю, будет ли она убедительным аргументом для воздушных потоков).

А некоторые так трогательно, прямо в самолете переодевались в сандалии, пили вискарь и листали путеводители, что было бы непростительным свинством вот так с кондачка низвергнуть их в пучины нирваны.

Вылет откладывался, самолет болтался по взлетно-посадочной полосе как неприкаянный, его изредка охорашивали спиртом, чтобы он не замерз. Если взлетит.

На это была вся надежда.

Впрочем, Доктор, надежда, как говаривал Будда, — это другая сторона желаний. А желание ведет к страданию. Что фигово.

Так что позвольте мне сделать вид, будто Вы меня еще ждете.

ПОЛЕТ

Когда мы вышли на заданную высоту, то на радостях выпили шампанского. В конце концов был канун Рождества, и в домах Европы уже вывешивали календы с обратным отсчетом времени. Так что мы имели право на чудо. Самолет скакал, будто им правил по ухабам нажравшийся Санта-Клаус. На самом деле им правил командир Самойлов. Командир Самойлов без устали рапортовал нам об изменениях воздушных потоков за бортом. А на пятом часу полета, когда половина забылась, убежденная, что — последним — сном, а вторая половина сосредоточенно блевала в пакеты, командир Самойлов вдруг радостно завопил, что по левому борту — восхитительный рассвет. И он лично такого великолепия давно уже не видел. Девушка с силиконовой грудью страдальчески прошептала одному из наших: «Лучше бы он не пялился в окно, а смотрел на приборы».

Но рассвет и впрямь был восхитительным.