«И ты заявляешься сюда, — продолжал Деде — а Шарль опустил глаза и смотрел в землю, не в силах вынести ту дозу боли, которую впрыскивали ему в душу глаза отца, — в перерыве между двумя спектаклями и начинаешь как ни в чем не бывало бахвалиться. Па, я хреновая знаменитость, слушай, я пожимал руку премьер-министру и, ах, я могу уделить тебе не очень много времени, мне очень жаль, но меня ждет король придурков и королева мерзавок, а ты, мой бедный папочка, да, ничтожный мой человечек, оставайся тут со своими мигренями и кошмарами, а у меня самолет, я улетаю в Париж — в Монреаль — в Женеву — к черту, к дьяволу, я просто хотел убедиться, что ты все так же сидишь по уши в дерьме и никак не выберешься из этой клоаки…
Не называй меня па!»
Последние слова он прокричал почти неслышно, и тем сильнее они резанули душу Шарлю.
ЭЛЬКЕ
Спасибо за трогательное свидетельство, Клементина. Космо не раз брал меня с собой на кладбище, и я знала, как дороги вы ему были, как он чтил вашу память, но он никогда не рассказывал мне о том, что произошло возле могилы. Уверена, этот эпизод поможет внести ясность в нашу историю.
ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ
ЭЛЬКЕ
Что было дальше, ваша честь?
Чтобы рассказать историю, нужно убрать из нее почти все детали. Получается приблизительно, отрывисто, но делать нечего. Само слово я таит в себе обман: особа, которую я называю я, рассказывая о событиях тех лет, не та женщина, которая говорит с вами сегодня, как и вы, ваша честь, не совсем вы былых времен. Рассказать обо всех событиях — важных и пустяковых, — из которых складывалась наша с Космо любовь, попросту невозможно: во-первых, потому что, как заметила Романистка, это продлилось бы целую вечность, а во-вторых — и это главное, — потому что людям свойственно забывать. И слава Богу! Лишись мы счастливого дара забвения, потонули бы в болоте старых и новых впечатлений, хаотичных и бессмысленных.
Так что же мне сказать вам?.. В эти первые месяцы я стала не только любовницей Космо, но и его доверенным лицом, сестрой, вторым «я».
Он много рассказывал мне о своем ремесле. Об огромных заработках, но и о невероятных трудностях и опасностях. Ему, как он говорил, думалось так выкладываться, так сливаться с публикой, что он вдруг на несколько мгновений забывал, кто он и где находится. Черная дыра. Головокружительная тишина. Но в спектакле ведь есть слова, фразы, идеи, так что транс трансом, а сохранять связь с реальностью артист просто обязан…
В другой раз он описал мне то, что называл отходняком: после спектакля он как будто сдувается, на манер воздушного шарика… опадает, как…
ЭКСПЕРТ-ПСИХИАТР
Нет никакой необходимости комментировать эти выражения…
ЭЛЬКЕ
Понимаете, на сцене он словно бы увеличивался в размерах, наливался жизненной силой (в прямом смысле слова — несмотря на пролитый пот и сожженные калории, на сцене, он прибавлял в весе), а потом из него выходили все персонажи, и он оставался наедине с собой… Приходилось возвращать себе свой голос, свою походку, свою личность — и пускать их в ход, пожимать руки, улыбаться, повторять пустые слова: Спасибо, Спасибо, Добрый вечер, Спасибо, Рад, что вам понравилось… Как будто такой Космо был настоящим! Он, а не многоликий великан, совершенное, окутанное светом существо, только что стоявшее перед ними на сцене!
Я помню эти наши беседы, а о других забыла. Но они не утрачены безвозвратно — просто растаяли, растворились в воздухе, превратились в поток молекул, которые вплелись в жизнь светляков, дроздов и кротов… Да, ваша честь, вселенная вечно пульсирует и сверкает — вам ведь это известно, не правда ли? — и впитывает события прошлого, значительные и мелкие… Ничто не исчезает, все тут — зыбкое, неосязаемое, в воздухе вокруг нас. В том числе дети, умершие тысячу лет тому назад.
ЭКСПЕРТ-ПСИХИАТР
С этой женщиной не все в порядке.
ЭЛЬКЕ
Хорошо, вернемся к фактам.
К тому, что произошло в тот год на Рождество.
Холодное, бесснежное Рождество, я это хорошо запомнила.
Оно тоже было первым. Наше первое Рождество без Михаэля. Я с нетерпением ждала того момента, когда слово «первое» останется наконец позади и начнется второй и третий раз, а потом мы привыкнем и перестанем считать.
За год до этого, когда расставание с Михаэлем стало фактом и развод был неминуем, мы решили в последний раз отпраздновать Рождество вместе, чтобы у детей не осталось горьких воспоминаний. Конечно, это была ошибка. Мрачный фарс. Франку отец подарил будильник в виде голубого пластикового Бэтмена, а Фионе — куклу Барби: подарки должны были порадовать детей и досадить матери, именно так все и произошло.
А Космо прислал из Парижа экспресс-доставкой сумасшедший, восхитительный, невероятный подарок: не только музыкальный центр хай-фай со всеми прибамбасами, но и целую коллекцию пластинок и кассет. Я целый день постигала секреты усилителей, проигрывателя и консолей, а потом каждый день, по много часов, слушала музыку Космо, она вливалась мне в кровь, как наркотик, — происходило чудо сопричастности, как с теми скетчами, которые он пересказывал мне по телефону: то, что было в его голове, перемещалось в мою…
Однажды вечером, через несколько дней после Рождества, мы с Франком сидели в гостиной и смотрели старый фильм Хичкока, я — на диванчике, он — у меня в ногах на ковре. Фиона уже спала. В одной из сцен той картины крупным планом показывают часы: секундная стрелка с громким тиканьем идет по циферблату. Я слушала тиканье и говорила себе: Это реальное время. Часы из фильма могли бы находиться в моей гостиной, они уже здесь находятся, и шума от них больше, чем от моих настенных часов. Чуть позже в кадре появилась рука мужчины, набираюшего телефонный номер. Я смотрела, повторяя про себя: реальное время. Рука набирает семь цифр номера за семь секунд моей жизни как если бы звонила я сама. Не кажется ли вам странным, ваша честь, что современный мир побуждает нас жить с призраками? Актер, играющий в этом фильме, мертв и похоронен, но он здесь, со мной, в этой комнате, я смотрю на него, и мне важно, дозвонится он или нет.
Предаваясь таким вот раздумьям, я гладила волосы сына, машинально накручивая черные локоны на пальцы. Внезапно Франк яростно дернул головой и высвободился. Я отдернула руку, как от горячего утюга.
Я не могла сосредоточиться на фильме, на экране вместо лиц мелькали черно-белые пятна. Как могла я так плохо знать существо, которое произвела на свет, бок о бок с которым проводила каждый час своей жизни? Люди верят во всякие глупости, ваша честь. Верят, что знают тех, с кем живут, и, напротив, не знают чужих людей. В тот день мне казалось, что я лучше понимаю героев Хичкока, чем собственного сына.
На экране высветилось слово «Конец», но Франк не шелохнулся, и я увидела, что он спит. Я наклонилась, чтобы взять его на руки и отнести в кровать… но ничего не вышло. Он был слишком тяжел для меня, я даже от пола оторвать не могла. Мне пришлось разбудить сына, он ворчал, бурчал и ругался сквозь зубы, но я все-таки отвела его спать.