Дочь якудзы. Шокирующая исповедь дочери гангстера - читать онлайн книгу. Автор: Секо Тендо cтр.№ 2

— Сёко Тендо? Да, она умеет рисовать, читать и писать элементарные вещи, но на этом ее таланты заканчиваются. Такую идиотку трудно чему-то научить.

В ее голосе звучало отвращение. Она вынула из стопки на столе листок бумаги, и остальные учителя столпились вокруг, чтобы на него посмотреть, после чего засмеялись:

— Да уж… и впрямь! Вы не шутите. Они изучали мою контрольную работу, которую мы недавно писали. Может, я и не показала лучший результат, но зато очень старалась. Потом учителя заметили меня, остолбенели, всполошились, залепетали: «Уборка закончена? Ты славно потрудилась!» И с приклеенными к лицам фальшивыми улыбками выпроводили меня из учительской.

Так я узнала, что люди могут быть двуличными, и запомнила этот урок на всю жизнь.

В те годы детям в возрасте от четырех до четырнадцати лет не разрешалось посещать тюрьмы, поэтому нам с Маки так и не довелось встретиться и поговорить с папой. Мама взяла на себя управление делами компаний, а также обязанности по присмотру за младшими членами банды. Ей приходилось повсюду таскать с собой малышку На-тян, но она не роптала, молча дожидаясь того дня, когда освободят папу. Я ни разу не слышала, чтобы она жаловалась. Не желая огорчать и тревожить ее еще сильнее, я никогда не упоминала о том, что происходит в школе.

Поскольку я никому не рассказывала об издевательствах, меня стали обижать чуть не каждый в день: засовывали в печку тренировочный костюм и кеды, в дни дежурства по школе всегда ставили на самую тяжелую работу — скрести полы, но большую часть времени просто не обращали внимания, словно меня и вовсе не существовало. Странно, но ученики, которые относились ко мне наиболее враждебно и от которых доставалось крепче всего, были в основном из отличников, их родители занимали престижные должности в крупных фирмах. Дети издевались надо мной так искусно и изобретательно, что учителя это замечали, только когда я начинала жаловаться. Я знала: рассказывать об этом кому-нибудь бессмысленно — будет только хуже. Мои мучители просто постараются, чтобы в следующий раз их не поймали. Но что бы они ни придумывали, я никогда не плакала, а школу пропускала, только когда сильно болела.

Моими единственными друзьями были блокнот и карандаш. На переменах и в обеденные перерывы я рисовала, не обращая внимания на колкости одноклассников.

— Твой папка — якудза! Ой, спасите, боюсь-боюсь!

— Видать, твой папа не придет на родительский день, ведь он сидит в тюрьме.

— Да, он якудза! А что в этом плохого? — Я не могла сдержаться лишь в одном-единственном случае: когда оскорбляли моих родителей. Даже если я и была дочерью члена якудза, а значит, меня можно смешивать с грязью, я решила, что не стану притворяться и строить из себя того, кем никогда не являлась, лишь ради того, чтобы завести друзей.

Когда я возвращалась из ненавистной школы домой, у парадного входа меня всегда поджидали собака с кошкой. Я садилась, гладила их, чувствуя, как пальцы скользят по мягкой шерсти, и мне становилось спокойней. Люди лживы и жестоки, но звери не такие. Карпы, которых я кормила каждый день, заслышав звук моих шагов, плыли за мной вдоль берега пруда. Я им была нужна, и для меня они являлись не просто животными, а членами семьи. Выглядывая по весне из окна своей спальни, я видела лепестки цветущей сакуры, танцевавшие на весеннем ветру, словно снежинки, и мое сердце радостно билось, будто бы пускаясь в пляс вместе с ними. Осторожно прижавшись ухом к стволу дерева, я замирала, уверенная, что слышу едва заметное биение пульса, и мне казалось, дерево со мной разговаривает. Когда наступало лето и сакура сбрасывала цветы, я ложилась под ней, смотрела на небо и рисовала в воображении мир, скрывавшийся за плывущими облаками. В детстве дом был единственным местом, где я чувствовала себя по-настоящему счастливой.

Мама всегда относилась ко мне по-особенному. Я была довольно болезненным ребенком, поэтому она постоянно обо мне заботилась и всегда находилась рядом. В результате меня никогда не оставлял страх того, что однажды она исчезнет из моей жизни. Как-то раз, когда я болела и лежала в кровати, открыв глаза, я обнаружила, что мамы рядом нет. Стала ее звать, но никто не ответил. Босиком я кинулась на улицу искать ее и тут увидела, как мама возвращается из магазина.

— Что ты делаешь? Ты должна лежать в постели, — встревоженно и удивленно произнесла она.

Я не могла объяснить, отчего так перепугалась. Когда я болела, мама приносила мне еду прямо в постель — рисовую кашу с соленой сливой ярко-красного цвета и сверкающими желтыми полумесяцами персиков. Я до сих пор помню чуть сладковатый привкус, перемежавшийся со сливовой солью. Тогда я не могла еще знать, сколь мимолетными окажутся эти мгновения, проведенные с мамой.

Однажды, когда я вернулась из школы домой с высокой температурой, ко мне в комнату проскользнул Мидзугути — один из младших членов банды якудза, которую возглавлял мой отец, — и подошел ко мне, лежащей на футоне [1] :

— Что, солнышко, приболела?

В его глазах я заметила странный блеск, а в поведении почувствовала что-то необычное.

— Да, — ответила я, изо всех сил стараясь не смотреть на него.

— Сёко-тян, ты уже такая большая девочка! День ото дня ты становишься все краше и краше.

Мидзугути попытался меня поцеловать. Я стала отбиваться, а он сунул руку под пижаму и схватил меня за грудь. Из-под края манжеты его рубашки показалась татуировка. Каким-то образом мне удалось вырваться из его объятий, но от ужаса меня всю трясло и чуть не стошнило. Через несколько дней Мидзугути арестовали за наркотики.

С того самого дня я перестала доверять взрослым.

Вскоре после того как я пошла в четвертый класс, отца выпустили из тюрьмы. Теперь каждый вечер он кутил в дорогих барах, возвращался домой посреди ночи в обнимку с девицами, разводившими в клубах клиентов на выпивку, и начинал кричать: «Сатоми! Сёко! У меня для вас гостинцы! А ну-ка идите сюда и помогите мне с ними расправиться!» Я не хотела сердить отца, когда он был пьян, поэтому тут же вскакивала с кровати, даже если мне очень хотелось спать или я была сыта до отвала.

— Выглядит очень вкусно, папочка!

И, растянув губы в улыбке, до последней крошки доедала принесенные им пирожные и печенья. Примерно в это время я стала сильно прибавлять в весе, и в школе надо мной стали глумиться пуще прежнего, называли «свиньей» или «жирной».

Каждый вечер папа приходил домой пьяный, и это ужасно меня раздражало. То есть, скорее, у меня вызывали омерзение девки, которых он с собой приводил, исходивший от них тяжелый запах духов и приторные до тошноты голоса:

— Ну вот наконец мы и дома, доставили Хироясу-сана живым и невредимым!

Они увивались за ним прямо у нас с мамой на глазах. Даже тогда у меня хватало мозгов, чтобы понять — им наплевать на отца, их интересуют только его деньги.