— Слушаюсь, сэр. — Капитан подошел к флагштоку. Торжественно, под гром барабанов и скерл волынок «Юнион Джек» снова взлетел на верхушку мачты и заплескался там, наполняя души гордостью. В тот же момент, как было условлено заранее, с флагмана грянул приветственный бортовой залп. Сэр Уильям взял шляпу на отлет и вместе с остальными трижды прокричал здравицу королеве.
— Отлично, вот так-то лучше. Лун!
— Хейа, масса?
— Погоди-ка минутку, ты не Лун!
— Я Лун Два, масса, Лун Один приходить ночью, чоп-чоп.
— Хорошо, Лун Два. Ужин на закате, ты делать каждый масса оч-чень удобный, ладно.
Лун Два угрюмо кивнул, ему было крайне не по себе в таком уединенном месте, открытом для нападения, в окружении тысячи притаившихся враждебных глаз, на которые никто не обращал внимания, хотя почти каждый должен был чувствовать на себе их взгляд, — поразительное легкомыслие. «Я никогда не пойму варваров», — подумал он.
В ту ночь Филип Тайрер не мог заснуть. Он лежал на одном из соломенных матрацев, брошенных поверх потертого ковра на полу, устало переворачиваясь с боку на бок каждые несколько минут. В его голове неприятно путались мысли о Лондоне и Анжелике, нападении, завтрашней встрече, ноющей боли в руке и сэре Уильяме, который весь день раздражался по пустякам. В маленькой комнате было холодно, этот холод напоминал, что скоро наступит зима. Застекленные окна выходили на большой, красиво спланированный парк позади здания миссии. Второй матрас в той же комнате предназначался капитану, но тот ещё не вернулся с обхода.
Не считая возни собак, рыскавших в поисках пищи, и редкого мяуканья бродячих кошек, город был погружен в тишину. Время от времени он слышал далекое звяканье корабельных колоколов флота, отбивавших склянки, да гортанный хохот размещенных там солдат, и чувствовал себя спокойнее. «Эти бойцы не знают себе равных, — думал он. — Мы здесь в полной безопасности».
В конце концов он встал, зевнул, на цыпочках подошел к окну, открыл его и облокотился на подоконник. Снаружи была сплошная темень, плотные облака заволокли все небо. Ни одной тени нельзя было различить, но он видел много шотландцев, патрулировавших сад с масляными фонарями. За забором с одной стороны в темноте проступали неясные очертания буддийского храма. На закате, когда волынки проиграли отбой и «Юнион Джек» был по обычаю спущен на ночь, монахи затворили тяжелые ворота храма, прозвонили в колокол, а потом наполнили ночь своим странным песнопением: «Ом-м-ммани-и-и падми-и-ихум-м-м…», повторяя эти слова снова и снова. На Тайрера пение подействовало успокаивающе, в отличие от многих других, которые встретили его свистом, улюлюканьем и грубыми криками монахам, чтобы те заткнулись.
Он зажег свечу, стоявшую у постели. Его часы показывали два тридцать. Снова зевнув, он подтянул одеяло, привалился к стене, подложив под спину жесткую подушку, открыл маленький дипломат со своими инициалами на тисненой коже — прощальный подарок его матери — и достал оттуда свою тетрадь. Читая глазами столбик японских слов и фраз, записанных им на слух, он вполголоса произносил их английский перевод. Перевернул страницу, следующую, потом ещё одну. Потом проделал то же самое наоборот: читал английский перевод и произносил вслух японские слова. Он с удовольствием отметил, что не ошибся ни разу.
— Их так мало, я не знаю, правильно ли я их произношу, у меня так мало времени и я ещё даже не начал изучать письмо, — пробормотал он.
Вчера днём он случайно встретил француза в одной из лавок в японской деревне, которая обслуживала Поселение. Эти лавки тянулись вдоль главной улицы деревни, находившейся в стороне от моря позади Хай-стрит, главной улицы Поселения, и примыкавшей к Пьяному Городу. Все лавки казались одинаковыми, все торговали одним и тем же набором местных товаров от снеди до рыбацкого снаряжения, от дешевых мечей до предметов старины. Он копался на полке с японскими книгами — бумага очень высокого качества, многие прекрасно отпечатаны и иллюстрированы гравюрами — и старался как-то изъясниться перед вежливо улыбавшимся во весь рот владельцем.
— Pardon, Monsieur, — сказал незнакомец, — но вам нужно назвать род книг, которые вас интересуют. — Ему было лет тридцать с небольшим. Чисто выбритое лицо с карими глазами и тонким галльским носом, вьющиеся каштановые волосы, хорошо одет. — Вам следует сказать: Ватаси хосии хон, ингэриги нихонго, додзо — Я бы хотел книгу, в которой есть английский и японский. — Он улыбнулся. — Разумеется, таких книг нет, хотя этот парень ответит вам с раболепной искренностью: А со дэсу ка, гомэн насай и так далее — Ах, очень жаль, сегодня у меня её нет, но если вы придете завтра… Конечно, он не говорит вам правды, он говорит только то, что вы, по его мнению, хотите услышать — старейшая японская привычка. Боюсь, японцы вообще не слишком щедры на правду, даже между собой.
— Но, мсье, позвольте тогда спросить, как вам удалось выучить японский — совершенно очевидно, что вы свободно говорите на этом языке.
Человек приятно рассмеялся.
— Вы слишком добры. Нет, далеко не свободно, хотя я стараюсь. — Беспечно веселое пожатие плечами. — Терпение. Помогло ещё и то, что некоторые из наших святых отцов говорят на нем.
Филип Тайрер нахмурился.
— Боюсь, я не католик, моя церковь англиканская, и… э… я ученик-переводчик при британской дипломатической миссии. Меня зовут Филип Тайрер, я только что приехал и пока ещё не совсем здесь освоился.
— А, ну конечно, молодой англичанин с Токайдо. Пожалуйста, извините меня, я должен был бы узнать вас, мы все были в ужасе, когда услышали об этом происшествии. Позвольте представиться, Андре Понсен, уроженец Парижа, я негоциант.
— Je suis enchanté de vous voir,
[12]
— сказал Тайрер, легко переходя на французский, на котором говорил бегло, хотя и с чуть заметным английским акцентом. По всему миру за пределами Британии французский был признанным языком дипломатии, а также лингва франка для большинства европейцев, что делало знание его необходимым атрибутом каждого чиновника министерства иностранных дел — так же как и для всякого, кто считал себя человеком образованным. По-французски же он добавил: — Как вы думаете, возьмутся святые отцы обучить меня или хотя бы позволят мне посещать их занятия?
— Не думаю, чтобы кто-то из них вел занятия как таковые. Я мог бы спросить. Завтра вы отправляетесь вместе со флотом?
— О да, непременно.
— Я тоже. С мсье Сератаром, нашим посланником. Вы работали в миссии в Париже до приезда сюда?
— К сожалению, нет. В Париже я провел всего две недели, мсье, когда у меня был отпуск. Япония — мое первое назначение.
— О, но ваш французский превосходен, мсье.
— Боюсь, что нет, право, вы преувеличиваете, — произнес Тайрер, опять переходя на английский. — Я полагаю, вы тоже переводчик?
— О нет, всего лишь предприниматель, но иногда я стараюсь помочь мсье Сератару, когда его официальный переводчик с голландского бывает болен, — я говорю по-голландски. Стало быть, вы желаете выучить японский как можно скорее, а? — Понсен подошел к полке и выбрал книгу. — Вам ещё не попадалась одна из таких? Это книга Хиросигэ «Пятьдесят три станции на дороге Токайдо». Не забывайте, что начало книги там, где для нас конец, они пишут справа налево. Картины изображают придорожные станции до самого Киото. — Он полистал книгу. — Смотрите, вот Канагава, а вот Ходогайя.