Раньше у нас подобных проблем не было, встревоженно подумал Эрикки. Всюду, куда он ни поворачивал голову, он натыкался на те же злые взгляды. Из машин и автобусов, с улицы. Ему приходилось продвигаться очень медленно из-за роя мотоциклистов, велосипедистов, влезающих где им вздумается между машинами, автобусами, грузовиками на дороге в одну полосу, запруженной до предела, не подчиняясь никаким правилам, кроме тех, которые устраивали их самих, а вот теперь еще и отара овец потекла на дорогу из боковой улочки, совсем перекрыв движение; водители орали на чабанов, чабаны сыпали проклятьями в ответ, все злились, нервничали, автомобильные гудки не смолкали ни на секунду.
– Чертова пробка! Тупые овцы! – раздраженно выпалила Азадэ. – Посигналь им, Эрикки!
– Терпение, милая, спи дальше. Мне тут все равно никого не обогнать, – прокричал он в ответ поверх неумолчного рева снаружи, явно ощущая окружавшую их недоброжелательность. – Потерпи!
У них ушло около получаса, чтобы проехать следующие триста метров, с обеих сторон прибывали новые и новые машины, замедляя движение еще больше. По бокам – уличные торговцы, прохожие, кучи мусора. Эрикки буквально по сантиметрам продвигался вслед за автобусом, который занял почти всю ширину дороги, чуть не задевая встречные машины, прижимаясь к самому краю джуба, нависая над каналом едва не половиной ширины колес. Мотоциклисты бесцеремонно проталкивались мимо, ударяясь в бока «рейнжровера» и других машин, чертыхаясь про себя и ругая всех вокруг, пинками отпихивая с дороги овец, которые, ошалев, разбегались во все стороны. Сзади в Эрикки ткнулась чья-то машина, ее водитель вдавил в руль кнопку сигнала вне себя от ярости, которая стрелой ударила в голову Эрикки, вызвав внезапный приступ бешеной злобы. Отключи уши, приказал он себе. Спокойно! Ты ничего не можешь сделать. Спокойно!
Но он обнаружил, что сохранять спокойствие становится все труднее и труднее. Через полчаса овцы свернули в проулок, и движение чуть-чуть оживилось. Но за следующим поворотов вся дорога была разрыта: трехметровая канава без всяких ограждений и знаков, глубиной метра в полтора и наполовину заполненная водой, перекрывала ее напрочь. Несколько рабочих с нахальными лицами сидели на корточках рядом и орали ругательства в ответ водителям. И делали неприличные жесты.
Двигаться нельзя было ни вперед, ни назад, поэтому все машины вынуждены были отправляться в объезд по узкой боковой улочке; автобус впереди не вписался в поворот, остановился, начал сдавать назад под новый ураган яростных воплей и гудков, и когда Эрикки дал задний ход, чтобы освободить ему место, помятая голубая легковушка позади него круто повернула влево, чтобы объехать его по встречной полосе, где на секунду образовалось пустое пространство, заставив следующую встречную машину резко затормозить, отчего та пошла юзом. Одно из колес соскользнуло в джуб, и вся машина опасно накренилась. Теперь движение было окончательно перекрыто.
В ярости Эрикки дернул на себя ручник, рывком открыл дверцу, подошел к машине в канаве и, используя всю свою невероятную силу, вытащил ее назад на дорогу. Никто не стал ему помогать, люди лишь орали друг на друга, добавляя неразберихи. Эрикки повернулся и двинулся к голубой машине. В этот момент автобус протиснулся за угол, освободив дорогу, водитель голубой машины отпустил сцепление и с ревом проскочил мимо, показав Эрикки неприличный жест.
Сделав над собой усилие, Эрикки разжал кулаки. Машины с обеих сторон отчаянно сигналили ему. Он сел в «рейнжровер» и включил передачу.
– Держи, – встревожено сказала Азадэ, протягивая ему чашку кофе.
– Спасибо. – Он выпил кофе, ведя машину одной рукой, движение опять замедлилось. Голубая машина исчезла. Когда он смог говорить спокойно, он произнес: – Если бы я добрался до той машины, я разорвал бы ее и его в клочья.
– Да. Да, я знаю. Эрикки, ты заметил, как враждебно все на нас смотрят? С такой злобой?
– Заметил.
– Но почему? Мы Казвин проезжали раз двад… – Азадэ инстинктивно пригнулась, когда в стекло с ее стороны внезапно ударился комок отбросов, потом испуганно прижалась к нему, ища защиты. Он выругался, крутанул вверх ручку стеклоподъемника, потом перегнулся через нее и запер дверцу с ее стороны. В ветровое стекло ударился кусок навоза.
– Черт подери, да что такое с этими долбарями драными? – пробормотал он. – Можно подумать, у нас на крыше американский флаг развевается, а сами мы портретами шаха размахиваем. – Из ниоткуда прилетел камень и с грохотом отскочил от металлической двери. Тут автобус впереди вырвался из тесного объездного переулка на широкую площадь перед мечетью, где стояли рыночные лавки и где движение шло в две полосы в каждую сторону. Эрикки с облегчением прибавил скорость. Машины по-прежнему двигались медленно, но двигались, и Эрикки переключился на вторую передачу, направляясь к выезду в сторону Тегерана на дальнем конце площади.
– Таких пробок мы еще не видели, – пробормотал он. – Что там, черт подери, творится?
– Наверное, еще одна авария, – сказала Азадэ, глубоко встревоженная. – Или дорожные работы. Может быть, нам лучше вернуться? В ту сторону машин поменьше.
– Времени у нас еще полно, – ответил он, пытаясь ее приободрить. – Минутка-другая, и мы отсюда выберемся. Как только проедем город, все будет в порядке.
Впереди машины опять притормаживали, глухой гул нарастал. Обе полосы быстро заполнялись, постепенно превращаясь в одну с частыми гудками, руганью, остановками, возобновлением движения, изматывающе медленного, со скоростью километров пятнадцать в час, уличные лавки и ручные тележки по обе стороны джуба создавали дополнительную толчею. Они были почти у выезда, когда сбоку к машине подбежали какие-то юнцы, начали выкрикивать оскорбления, включая очень грязные. Один из юнцов ударил ладонью по стеклу с его стороны:
– Собака американская…
– Амер'канская свинья…
К юнцам присоединились другие мужчины и несколько женщин в чадрах, вздымая кулаки. Эрикки был со всех сторон зажат в потоке машин, не мог ни свернуть, ни ускориться, ни притормозить, ни развернуться; он почувствовал, как от такой беспомощности в нем поднимается гнев. Люди молотили кулаками по капоту, бокам «рейнжровера», по стеклу с его стороны. Теперь их собралась целая кучка, те, что были со стороны Азадэ, издевались над ней, показывали неприличные жесты, пытались открыть дверцу. Один из юнцов запрыгнул было на капот, но поскользнулся, упал под колеса и едва успел отползти в сторону, чтобы Эрикки его не переехал.
Автобус впереди остановился. Тут же возникла страшная куча-мала: одни люди, толкаясь и пихаясь, пытались влезть в автобус, другие отталкивали их, пытаясь выбраться из него. В этот момент Эрикки увидел просвет, нажал на газ, сбросив с «рейнжровера» еще одного иранца, объехал автобус, едва не подавив пешеходов, которые беспечно пробирались между машин, и круто свернул в боковую улочку, чудесным образом свободную от машин, пронесся по ней, свернул на другую, чуть-чуть не врезавшись в толпу мотоциклистов, и покатил дальше. Скоро он совершенно заблудился, потому что никакой системы в городской застройке не было, повторялись лишь кучи мусора, бродячие собаки и автомобильные пробки, но он ориентировался по теням от домов и в конце концов выбрался на улицу пошире, протолкался в поток машин, проехал еще дальше и вскоре очутился на улице, которая была ему знакома; эта улица вывела его на еще одну площадь с мечетью, а затем – на Тегеранскую трассу.