– Что скажешь, Руди? Харк? – спросил Кияби.
– Харк в той стороне, Босс, – ответил Руди, не желая вмешиваться во все это. – Если так, то это будет обычный полет. Когда мы там были, каждый день проводились десятки взлетов и посадок. Вы хотите использовать сигнальные ракеты, чтобы поджечь нефть?
Кияби его почти не слышал. Его одежду покрывали пятна пота, походные ботинки почернели от нефтяной жижи. Он думал о восстании в ВВС на базе Дошан-Таппех. Если эти два пилота тоже из повстанцев и собираются обстрелять Харк и нарушить работу наших предприятий на острове, думал он, едва не задыхаясь от ярости и отчаяния, Иран откатится на двадцать лет назад.
Когда Руди рано утром прилетел, чтобы забрать их, Кияби был потрясен, увидев с ним муллу. Он предложил объясниться. Когда мулла гневно потребовал, чтобы Кияби немедленно закрыл все предприятия и заявил о поддержке Хомейни, он едва не потерял дар речи.
– Но это же революция. Это означает гражданскую войну!
– Такова воля Бога! – ответил Хусейн. – Вы иранец, а не чужеземный лакей. Имам приказал идти на столкновение с вооруженными силами, чтобы усмирить их. С Божьей помощью, первая подлинно исламская республика со времен Пророка, да пребудет с ним благословение Аллаха, появится через несколько дней.
Кияби хотел сказать то, что много раз говорил до этого в частных беседах: «Это мечта безумца, и ваш Хомейни – злобный, выживший из ума старик, которым движет жажда личной мести всем Пехлеви: Реза-шаху, чья полиция, как он считает, убила его отца, и Мохаммеду-шаху, чей САВАК, как он верит, убил его сына в Ираке несколько лет назад. Он – всего лишь узколобый фанатик, который хочет вернуть нас, весь народ и особенно женщин, во мрак Средневековья…»
Но сегодня этому мулле он не сказал ни слова. Вместо этого он заставил свой мозг заниматься проблемами деревни.
– Если деревня загорится, они потом легко ее отстроят. Главное здесь – их имущество. – Он спрятал подальше свою ненависть. – Вы можете помочь, если хотите, ваше превосходительство. Я был бы благодарен вам за помощь. Вы могли бы поговорить с ними.
Жители деревни отказались уходить. Кияби трижды пытался втолковать им, что огонь – единственный способ сохранить их источник воды и спасти другие деревни. Потом с ними говорил Хусейн, но они все равно отвечали, что останутся. К этому часу настало время полуденной молитвы, и мулла помолился вместе с ними и снова попросил покинуть берега реки. Старейшины посовещались между собой и сказали:
– На все воля Бога. Мы остаемся.
– На все воля Бога, – согласился Хусейн. Он круто повернулся и зашагал к вертолету.
Они еще раз приземлились неподалеку от дренажной трубы. Теперь нефть из трубы чуть сочилась тоненькой струйкой.
– Руди, – распорядился Кияби, – отойди против ветра, насколько выстрела хватит, и пусти сигнальную ракету в трубу. Потом еще одну – в реку, прямо в середину. Сможешь?
– Могу попробовать. Я никогда не стрелял из пистолета Вери.
Руди зашагал в поросшую кустами пустыню. Остальные вернулись к вертолету, который он посадил на безопасном удалении. Отойдя на нужное расстояние, он засунул большой патрон в пистолет, прицелился и нажал на курок. Отдача оказалась гораздо сильнее, чем он ожидал. Фосфорная сигнальная ракета белым метеором пронеслась низко над землей, ударилась о землю, не долетев до цели, подскочила и нырнула в трубу. Какое-то мгновение ничего не происходило, потом земля взорвалась, пламя взметнулось вверх и во все стороны, превратив легковушку в погребальный костер. Перегретая ударная волна захлестнула Руди, но промчалась дальше, не причинив вреда. Ядовитый черный дым клубами устремился в небо. Огонь начал расползаться, быстро продвигаясь к речке.
Вторая ракета описала высокую дугу и упала в реку. Река вспыхнула. Они поняли это больше по звуку, разглядеть что-то было уже трудно, но когда поднялись на вертолете, огибая реку с наветренной стороны, то увидели, что огонь быстро катится вниз по течению. Огромные клубы черного дыма отмечали его путь. Над деревней они сделали круг. Мужчины, женщины, дети бежали со всем, что только могли унести. На их глазах пламя поглотило деревню.
Четверо в вертолете полетели домой.
Домом для Кияби служило региональное управление «Иран Ойл» недалеко от Ахваза – аккуратный комплекс из белых бетонных строений с хорошо поливаемыми газонами и посадочной площадкой для вертолета, окруженной высоким проволочным забором.
– Спасибо, Руди, – сказал Кияби, чувствуя тоску в сердце.
Вертолет кольцом окружили вооруженные людей, выскочившие из своих укрытий, едва лишь машина коснулась земли. Они кричали и тыкали в их сторону стволами автоматов. Позади Кияби мулла играл костяшками четок.
Кияби расстегнул ремень безопасности. Воля Бога, подумал он. Я делал что мог, молился правильно и знаю, что нет божества, кроме Бога, и Мухаммад – посланник Бога. Когда придет время умирать, я умру, проклиная врагов Бога, главного среди них – Хомейни, лжепророка, убийцу, и всех, кто следует за ним.
Он обернулся. Его инженер с посеревшим лицом сидел застыв на своем сиденье рядом с Хусейном.
– Мулла, я предаю тебя Божьему отмщению. – Кияби вышел из вертолета.
Они расстреляли Кияби и уволокли инженера прочь. Потом, потому что мулла попросил об этом, они позволили вертолету улететь.
ГЛАВА 10
База ВВС в Ковиссе. 17.09. Мануэла торопливо шагала по территории S-G к одноэтажному административному зданию, которое выглядело чистым и аккуратным в лучах дневного солнца. Башня радиосвязи возвышалась над ним вторым этажом. Она была в летном комбинезоне с эмблемой S-G на спине, и ее золотисто-рыжие волосы были убраны под летную кепку с длинным козырьком, но ее походка просто кричала о том, что это женщина.
В наружном помещении офиса она увидела трех их иранских сотрудников. Они вежливо встали и улыбнулись, посматривая на нее из-под тяжелых век.
– Добрый день, ваше превосходительство Павуд, – с улыбкой произнесла она на фарси. – Капитан Эйр хотел меня видеть?
– Да, мадам госпожа. Его превосходительство в башне, – ответил старший клерк. – Окажите мне честь, позволив проводить вас? – Она поблагодарила его и отказалась, а когда она прошла по коридору и поднялась по спиральной лестнице, Павуд произнес, презрительно скривив рот: – Возмутительно, как она себя перед нами выставляет напоказ… нарочно это делает, чтобы подразнить нас.
– Хуже публичной женщины в Старом Квартале, ваше превосходительство, – отозвался другой иранец с тем же отвращением. – Клянусь Аллахом, изо всех неверных нет никого хуже американцев и их женщин. А эта, эта напрашивается, просто отчаянно напрашивается на неприятности…
– Она напрашивается на добрый иранский суд, – произнес низкорослый иранец, почесываясь.
– Она должна носить чадру, и покрывать себя целиком, и ходить скромно. Мы же все здесь мужчины. Мы все произвели на свет потомство. Она что, думает, что мы евнухи?