— Очень хорошо. — На лице у Борадинова выступили капельки пота.
— Волноваться не нужно. Ты вполне можешь принять на себя командование.
— Надеюсь, этого не понадобится.
Григорий Суслев рассмеялся.
— Я тоже на это надеюсь, мой юный друг. Прошу садиться. — Он налил две рюмки водки. — Ты заслужил повышение.
— Спасибо. — Борадинов замялся. — Что случилось с Меткиным?
— Первое: он совершил глупую, ненужную ошибку. Дальше: его предали. Или он сам себя выдал. Или ему на хвост села эта треклятая Эс-ай, которая его и схватила. Или его прищучило ЦРУ. В любом случае бедному дуралею не следовало превышать свои полномочия и подвергать себя такой опасности. Глупо рисковать собой, не говоря уже о безопасности нас всех. Глупо!
Первый помощник нервно поежился в кресле.
— Как вы планируете действовать?
— Все отрицать. И ничего сейчас не предпринимать. Мы должны выйти в море в полночь во вторник; этого плана и будем придерживаться.
Борадинов напряженно смотрел в иллюминатор на авианосец.
— Жаль. С этим материалом мы значительно продвинулись бы вперед.
— С каким это материалом? — прищурился Суслев.
— Разве вы не знали, капитан? Перед уходом бедняга Дмитрий шепнул, что, по его сведениям, на сей раз мы должны получить невероятную информацию — копию наставления к системе наведения и грузового манифеста их вооружений, в том числе ядерных боеприпасов, — именно поэтому он и пошёл сам. Это был слишком важный материал, чтобы доверить его обычному курьеру. Должен признаться, я предложил ему пойти вместо него.
Суслев был потрясен тем, что Меткин кому-то доверял секретную информацию, но не показал виду.
— Откуда он узнал?
Первый помощник пожал плечами.
— Он не сказал. Полагаю, от того самого американского матроса, когда принимал звонок в телефонной кабине, чтобы организовать закладку. — Борадинов вытер каплю пота. — Они расколют его, да?
— О да, — с готовностью ответил Суслев, желая, чтобы подчиненный проникся уверенностью. — Они могут расколоть любого. Вот почему мы должны быть готовы. — Он потрогал небольшую выпуклость от капсулы с ядом в кончике лацкана, и Борадинов поежился. — Лучше, чтобы это произошло быстро.
— Ублюдки! Должно быть, они вышли на него по наводке, раз схватили, прежде чем он успел что-то сделать. Ужасно. Звери они все.
— А… а Дмитрий что-нибудь ещё говорил? До того как ушел?
— Нет, только, что надеется, как и все, на несколько недель отпуска. Хотел навестить семью в своем любимом Крыму.
Довольный тем, что следы заметены, Суслев пожал плечами.
— Ужасно жалко. Он мне так нравился.
— Да. И так обидно: ведь до пенсии ему оставалось всего ничего. Хороший был человек, хоть и совершил такую ошибку. Что они с ним сделают?
Суслев подумал, не показать ли Борадинову одну из остальных расшифрованных радиограмм на столе, где, в частности, говорилось:
Сообщите «Артуру», что в ответ на его просьбу о применении «срочного мероприятия номер один» в отношении предателя Меткина отдан приказ о немедленном перехвате в Бомбее.
«А надо ли выдавать эту информацию? — усомнился он. — Чем меньше Борадинов знает, тем лучше».
— Он просто исчезнет — пока мы не поймаем какую-нибудь их крупную рыбу, чтобы организовать обмен. КГБ своих в беде не бросает, — лицемерно добавил он, не веря в это и понимая, что молодой человек тоже не верит, но не сказать так было нельзя — политика.
«Меня им обменять придется, — удовлетворенно рассудил он. — И очень быстро. Мне известно слишком много тайн. Они — моя единственная защита. Если бы не это, приказ о применении ко мне „срочного мероприятия номер один“ поступил бы немедля, как в случае с Меткиным. На их месте я сделал бы так же. А смогу ли я закусить лацкан или оплошаю, как этот тупой подонок?»
По всему телу пробежала дрожь.
«Не знаю».
Он глотнул водки. Она показалась такой хорошей на вкус. «Не хочется умирать. Слишком славно все в этой жизни».
— Вы снова на берег, товарищ капитан?
— Да. — Суслев сосредоточился. Он передал молодому человеку напечатанное и подписанное им распоряжение. — Командуешь теперь ты. Вот приказ — повесь на мостике.
— Спасибо. Завт… — Борадинов осекся, потому что ожила внутренняя корабельная связь и торопливый голос затараторил:
— Говорит мостик! К главному трапу подъезжают две полицейские машины. В них полно людей… — Суслев и Борадинов побледнели. — Их около дюжины. Что нам делать? Остановить их, не разрешать подняться на борт — что?
Суслев щелкнул переключатель на передачу.
— Ничего не предпринимать! — Подумав, он включил громкую связь на корабле. — Всему экипажу: тревога, «красная» тревога…
Этот приказ значил: «На борт поднимаются посетители с недружественными намерениями. Радиорубке и радарному посту: поставить на взвод устройства самоликвидации на всей секретной технике».
Он выключил связь и зашипел на Борадинова:
— А ты дуй на палубу, спустись по трапу, поприветствуй их, задержи минут на пять, а потом пригласи на борт главных, только их, если получится. Давай!
— Но ведь они не посмеют подняться на борт для обыс…
— Перехвати их — ну же!
Борадинов вылетел из каюты. Только оставшись один, Суслев взвел устройство самоликвидации на своем сейфе. Теперь, если кто-то, кроме него, попытается открыть сейф, зажигательная смесь из этого устройства уничтожит все, что есть внутри.
Он пытался успокоиться и не паниковать.
«Думай! Все ли предусмотрено на случай внезапного обыска? Да. Да, мы раз десять отрабатывали порядок действий по „красной“ тревоге. Но черт бы побрал Роджера Кросса и „Артура“! Какого дьявола мы не получили предупреждения? Может, „Артур“ схвачен? Или Роджер? Kristos, пусть это будет не Роджер! Что аб…»
Взгляд упал на кипу зашифрованных и расшифрованных радиограмм. Он лихорадочно сгреб их, скомкал и кинул в пепельницу, проклиная себя за то, что не сделал этого раньше, а теперь хватит ли времени? Трясущимися пальцами он нашарил зажигалку, чиркнул ею, и в этот самый момент раздался треск — включилась корабельная связь:
— Двое поднимаются на борт вместе с Борадиновым. Два человека. Остальные внизу.
— Хорошо, задержите их. Я выхожу на палубу.
Выругавшись, Суслев погасил пламя и засунул радиограммы в карман. Схватил полупустую бутылку водки, глубоко вздохнул и с широкой улыбкой вышел на палубу.
— А-а, добро пожаловать на борт! Что случилось, а? — проговорил он, чуть глотая слова, как того требовала его легенда недалекого добряка, вечно под хмельком. — Что-нибудь с кем-то из моего экипажа, суперинтендент Армстронг?