С ним была сотня самураев, десять сокольничих, каждый с птицей на перчатке. Судару, в сопровождении двадцати телохранителей, двигался в авангарде, — с ними было три птицы.
— Судару! — окликнул его Торанага, как будто бы это только что пришло ему в голову. — Остановись у следующей гостиницы — я не прочь позавтракать.
Судару махнул рукой, показывая, что понял, и поскакал вперед. К тому времени, когда подъехал Торанага, служанки уже кланялись и улыбались, хозяин со всеми своими людьми суетился вокруг гостей. Телохранители закрыли движение с севера и юга, укрепили знамя.
— Доброе утро, господин, пожалуйте! Что предложить вам перекусить? — Их встретил хозяин. — Благодарю вас за честь, оказанную моей бедной гостинице.
— Чаю, пожалуйста, и немного лапши с соевым соусом.
— Да, господин.
Еда, в тонкой миске, подана была мгновенно и приготовленная точно так, как он любил, — хозяин гостиницы был предупрежден Судару. Не церемонясь, Торанага присел на корточки на веранде и с удовольствием поглощал простое крестьянское кушанье, наблюдая за дорогой. Гости раскланялись и разошлись по своим делам, гордые тем, что останавливались в одной гостинице с таким крупным дайме. Судару обошел посты, удостоверился, что все в порядке.
— А где теперь загонщики? — поинтересовался он у начальника охоты.
— Кто на севере, кто на юге, а сюда, в горы я дополнительно направил людей. — Старый самурай, с несчастным видом, весь в поту, показал назад, вглубь материка, по направлению к Иокогаме. — Прошу простить меня, нельзя ли спросить у вас, куда собирается поехать дальше наш господин?
— Не имею понятия. Но не делайте сегодня больше таких ошибок.
— Да, господин.
Судару кончил свой обход и вернулся к Торанаге.
— Все в порядке, господин. Что еще сделать для вас?
— Ничего, спасибо, — Торанага покончил с лапшой и допил остатки супа. Потом сказал без всякого выражения: — Вы были правы относительно наследника.
— Прошу меня извинить, я боялся, что могу обидеть вас, сам того не желая.
— Вы были правы — так почему я должен обидеться? Когда наследник выступит против меня — что вы будете делать тогда?
— Выполнять ваши приказы.
— Пожалуйста, пришлите сюда моего секретаря и возвращайтесь с ним тоже.
Судару повиновался. Каванаби, секретарь — одновременно самурай и священник, всегда сопровождавший Торанагу в поездках, — быстро появился вместе со своим дорожным ящичком для бумаги, туши, печатей и кисточек для письма, который он возил с собой в корзине, привязанной к седлу.
— Господин?
— Пишите следующее: «Я, Ёси Торанага-нох-Миновара, восстанавливаю в правах моего сына, Ёси Судару-нох-Миновару, как своего наследника, с восстановлением во всех званиях и доходах».
Судару поклонился.
— Благодарю вас, отец, — голос его был тверд, но в глубине души он недоумевал — почему все это?
— Поклянись торжественно, что будешь выполнять все мои распоряжения, завещания и беречь мое наследство.
Судару повиновался. Торанага молча ждал, пока Каванаби напишет бумагу, подписал ее и заверил своей печатью — маленьким квадратным кусочком слоновой кости с выгравированным на одном конце его именем. Он прижал печать к почти высохшей красной туши, потом к концу листа рисовой бумаги. Отпечаток получился идеальным.
— Спасибо, Каванаби-сан, датируйте его вчерашним числом. Пока все.
— Прошу меня извинить, но потребуется еще пять копий, господин, чтобы ваше решение считалось окончательным: одна — для господина Судару, одна — для Совета регентов, одна — для Дома регистрации, одна — для вашего личного делопроизводства и одна — для архивов.
— Сделайте их сразу. И дайте мне дополнительно еще одну копию.
— Да, господин. — Секретарь ушел. Теперь Торанага мог взглянуть на Судару и рассмотреть его узкое, бесстрастное лицо. Когда он, умышленно внезапно сделал это объявление, на лице Судару ничего не отразилось, руки не задрожали. Ни радости, ни благодарности, ни гордости — даже ни удивления, и это огорчило его. «Но с другой стороны, — подумал Торанага, — почему тебе огорчаться? У тебя есть другие сыновья, они улыбаются, смеются, ошибаются, кричат, злятся, любят женщин… Нормальные сыновья… Этот сын пойдет за тобой, — вождь после твоей смерти, он будет держать всех Миновара в кулаке и править всей Кванту и всеми Миновара. Такой же холодный и расчетливый, как ты! Нет, не как я… — честно признался он себе. — Я могу и посмеяться, пожалеть, люблю подурачиться, спать с женщинами, кричать, танцевать, играть в шахматы и в пьесах Но… иные люди радуют меня — такие, как Нага, Кири, Чоно, Анджин-сан… Я привязан к охоте… Люблю побеждать… побеждать… побеждать… Но тебя ничто не радует, Судару, извини. Ничто… Кроме твоей жены, госпожи Дзендзико. Госпожа Дзендзико — единственная слабое звено в твоей цепочке».
— Господин? — окликнул его Судару.
— Я пытался вспомнить, когда последний раз видел тебя смеющимся.
— Вы хотите, чтобы я смеялся, господин?
Торанага покачал головой: он учил Судару быть идеальным сыном, если надо, он засмеется.
— Сколько тебе потребуется времени, чтобы убедиться, что Джикья действительно мертв?
— Перед выездом из лагеря я послал в Мисиму первоклассного голубя, на случай если бы вы еще не знали, верно это или нет, отец. Я получу ответ в течение трех дней.
Торанага благословил богов за то, что уже был осведомлен Касиги Мисуно о заговоре против Джикьи и за несколько дней узнал о смерти своего врага. Он снова и снова размышлял над своим планом, искал и не находил в нем изъяна… Эти колебания даже его довели до полуобморочного состояния, но он принял решение:
— Прикажи одиннадцатому, шестнадцатому, девяносто четвертому и девяносто пятому полкам в Мисиме приготовиться к немедленному выступлению. Через четыре дня поведешь их вниз по Токайдо.
— «Малиновое небо»? — Судару на этот раз все же был выведен из равновесия. — Вы атакуете?
— Да, я не жду, когда они атакуют меня.
— Так Джикья мертв?
— Да.
— Могу я предложить вам добавить еще двадцатый и двадцать третий?
— Нет. Десяти тысяч человек должно хватить — при внезапности нападения. Надо еще охранять границы — на случай неудачи или какого-нибудь подвоха. И сдерживать Затаки.
— Верно, — согласился Судару.
— Кто возглавит это наступление?
— Господин Хиро-Мацу. Это как раз для него.
— Почему?
— Прямой, простой, старый способ ведения войны, приказы совершенно четкие, отец. Он подходит для этой кампании.
— Но он больше не годится для роли верховного главнокомандующего?