— Ты… — услышала она его голос, он говорил не оборачиваясь. — Я должен поговорить с тобой наедине.
— Ты… Да, я тоже. — Она отвернулась от Ябу, — она не доверяла ему. — Сегодня вечером я найду тебя. — Она взглянула на Ябу. — Анджин-сан согласен с вами, господин, по поводу моей глупости, прошу меня извинить.
— Ну и что же теперь делать?
— Анджин-сан, — ее голос был сух и деловит, — сегодня, позднее, я пойду к Киритсубо-сан. Я знаю, где вы живете, и найду вас.
— Да, благодарю вас. — Он все еще сидел, отвернувшись от Марико.
— Ябу-сан, — почтительно обратилась Марико, — сегодня вечером я собираюсь зайти к Киритсубо-сан. Она умная женщина, — может быть, она найдет выход.
— Выход только один, — отрезал Ябу с убежденностью, от которой ей стало нехорошо, — глаза его горели, как уголья, — завтра вы извинитесь. И останетесь.
* * *
Кийяма прибыл очень точно. С ним был Сарудзи, и сердце у Марико упало.
Покончив с формальными приветствиями, Кийяма угрюмо произнес:
— Ну а теперь, Марико-сан, объяснитесь, пожалуйста.
— Войны нет, господин. Нас не следует здесь задерживать, или обращаться с нами как с заложниками, поэтому я могу идти куда захочу.
— Необязательно вести войну, чтобы брать заложников. Вы это знаете. Госпожа Ошиба была заложницей в Эдо для безопасности вашего господина, когда он находился здесь, и никакой войны тогда не было. Господин Судару и его семья сейчас заложники у его брата, а они не воюют.
Марико сидела молча, опустив голову.
— Здесь многие — заложники того, что их господа будут выполнять решения Совета регентов, настоящего правителя государства. Это мудро, это обычный прием.
— Да, господин.
— Будьте добры, изложите мне настоящую причину.
— Господин?
Кийяма не сдержал раздражения:
— Не дурачьте меня! Я не какой-нибудь крестьянин! Я хочу знать, почему вы так вели себя сегодня вечером!
Марико подняла глаза:
— Простите, господин генерал просто разозлил меня своим высокомерием. У меня есть приказы. Нет ничего плохого в том, что Кири и госпожа Сазуко отлучатся на несколько дней, чтобы встретиться с нашим господином.
— Вы очень хорошо знаете, что это невозможно! Господин Торанага тоже должен знать его, даже лучше вас.
— Извините, но мой господин отдал мне такие приказы. Самурай не обсуждает приказы своего господина.
— Да, но я обсуждаю их, потому что они бессмысленны! Ваш господин не должен нести чушь или делать ошибки! И я настаиваю на том, что имею право задать этот вопрос.
— Прошу меня извинить, господин, но здесь нечего обсуждать.
— Нет, здесь есть о чем поговорить. Вот о Сарудзи. А также о том, что я имел честь знать вас всю вашу жизнь. Хиро-Мацу-сама — самый старый из оставшихся моих друзей, и ваш отец был самым лучшим моим другом и верным союзником до последних четырнадцати дней своей жизни.
— Самурай не задает вопросов о приказах своего сюзерена.
— Сейчас вы можете сделать одно из двух. Марико-сан. Вы извинитесь и останетесь или попытаетесь уехать. Если вы попытаетесь уехать, вы будете остановлены.
— Да, я понимаю.
— Вы извинитесь завтра. Я соберу собрание регентов, и они примут решение по этому вопросу. Потом вам будет разрешено поехать, с Киритсубо и госпожой Сазуко.
— Пожалуйста, извините меня, сколько времени это все займет?
— Не знаю. Несколько дней.
— Простите, у меня нет этих нескольких дней, мне приказано выехать сразу же.
— Посмотрите на меня! — Она повиновалась. — Я, Кийяма Уконно-Оданага, господин Хиго, Сатсумы и Осуми, регент Японии из династии Фудзимото, глава дайме-христиан Японии, — я прошу вас остаться.
— Извините. Мой сюзерен запрещает мне оставаться.
— Вы понимаете, о чем я вам говорю?
— Да, господин. Но у меня нет выбора, прошу меня извинить.
Он показал на ее сына.
— Помолвка моей внучки и вашего сына Сарудзи… Я вряд ли пойду на это, если вы попадете в опалу.
— Да, господин, — ответила Марико с болью в глазах. — Я поняла это. — Она видела, что мальчик в отчаянии. — Прости, мой сын, но я должна выполнить свой долг.
Сарудзи подумал.
— Прошу извинить меня, мама, но разве… разве ваш долг по отношению к наследнику не более важен, чем ваши обязанности перед господином Торанагой? Наследник — наш настоящий сюзерен.
— Да, мой сын. И нет. Господин Торанага имеет надо мной власть, наследник — нет.
— Это не значит, что господин Торанага имеет власть над наследником тоже?
— Нет. Извини, нет.
— Пожалуйста, мама, извини меня, я не понял, но мне кажется, если наследник отдает приказ, то этим приказом отменяются приказы господина Торанага.
Она не ответила.
— Ответьте ему? — рявкнул Кийяма.
— Это ты сам придумал, мой сын? Или кто-нибудь тебе это внушил?
Сарудзи нахмурился, пытаясь вспомнить.
— Мы… господин Кийяма и… и его госпожа — мы говорили об этом. И отец-инспектор. Я не помню… Думаю, я сам додумался. Отец-инспектор сказал, что я был прав, да, господин?
— Он сказал, что наследник более важен в нашем государстве, чем господин Торанага. По закону. Пожалуйста, ответьте ему прямо, Марико-сан.
Марико сказала:
— Если бы наследник был мужчина, в возрасте, Квампаку, официальный глава государства, как им был Тайко, его отец, — тогда я повиновалась бы ему через голову господина Торанага. Но Яэмон — дитя, фактически и по закону, следовательно, недееспособен. По закону. Тебя устраивает такой ответ?
— Но… но он все же наследник, не так ли? Регенты слушают его… господин Торанага признает его. Это… это год, несколько лет, да, мама? Если вы не извинитесь, — прошу меня простить, но я боюсь за вас. — Губы юноши задрожали.
Марико хотелось подойти, обнять и защитить его, но она не сделала этого.
— Я не боюсь, мой сын! Я ничего не боюсь на этой земле! Я боюсь только Божьего суда. — Она обращалась к Кийяме.
— Да, — заметил Кийяма, — я это знаю. Может быть, Мадонна благословит вас. — Он помолчал. — Марико-сан, вы извинитесь перед господином генералом публично?
— Да, с радостью, при условии, что он уберет всех своих самураев с моей дороги и даст письменное разрешение мне, госпоже Киритсубо и госпоже Сазуко выехать завтра утром.
— Вы подчинитесь приказу регентов?
— Прошу простить меня, господин, но в этом случае — нет.