Тай-пэн - читать онлайн книгу. Автор: Джеймс Клавелл cтр.№ 8

Глессинг с раздражением попытался пошевелить пальцами ног в туфлях с пряжками. Ноги ныли от холода, и он чувствовал себя неудобно в парадной форме с золотым позументом. Черт побери все эти проволочки! Черт побери этот остров, и эту гавань, и это растрачивание впустую добрых английских кораблей и добрых английских моряков. Ему вспомнились слова отца: «Разгрызи Господь этих штатских Все, о чем они пекутся, это деньги и власть. Им неведомо чувство чести – они просто не знают, что это такое. Когда тобой командует гражданский чин, смотри в оба, сынок. И не забывай, что даже Нельсон прикладывал подзорную трубу к слепому глазу, когда им помыкал какой-нибудь олух в партикулярном платье». Как может такой человек, как Лонгстафф, быть таким непроходимо глупым? Он ведь из хорошей семьи, получил прекрасное воспитание – его отец был дипломатом при испанском дворе. Или португальском?

И зачем Струану понадобилось убеждать Лонгстаффа прекратить военные действия? Конечно, мы получили гавань, которая способна вместить все флоты мира. Но что еще?

Глессинг поднял взгляд на суда в гавани. Двадцатидвух-пушечный корабль Струана «Китайское Облако»; «Белая Ведьма», тоже двадцать две пушки – гордость компании Брока; двадцатипушечный бриг Купера-Тиллмана «Принцесса Алабамы». Красавцы, все до единого. Н-да, подумал он, за них стоило бы подраться. Я знаю, что могу пустить ко дну американца. Брок? Трудная задача, но я лучше Брока. Струан?

Глессинг попробовал представить себе морскую схватку со Струаном и вдруг понял, что Струана он боится. Этот страх разозлил его и заставил до боли жалеть, что Брок, Струан, Купер и все остальные Китайские торговцы не пираты.

Бог свидетель, поклялся он, как только приказ Лонгстаффа будет объявлен официально, я поведу флотилию, которая разнесет их всех в пух и прах.

Аристотель Квэнс задумчиво сидел перед наполовину законченной картиной на мольберте. Это был крошечный человечек с черными седеющими волосами. Его одежда, в отношении которой он отличался почти болезненной щепетильностью, была сшита по последней моде: облегающие ногу серые брюки, белые шелковые носки, черные туфли с бантами, жемчужно-серый атласный жилет и сюртук из черной шерсти. Наряд довершали высокий воротник и галстук с жемчужной заколкой. Наполовину англичанин, наполовину ирландец, Квэнс в свои пятьдесят восемь лет был старейшим европейцем на Востоке.

Он снял очки в золотой оправе и принялся протирать их белоснежным платком, украшенным французскими кружевами. Я жалею, что дожил до этого дня, думал он. А все этот Дирк Струан, черт бы его побрал. Не будь его, не было бы и этого проклятого Гонконга.

Он чувствовал, что присутствует при конце эпохи. Гонконг означает конец Макао, думал он. Он перетянет сюда всю торговлю. Все английские и американские тай-пэны переедут сюда со своими главными конторами. Отныне они будут жить и строиться здесь. Вслед за ними сюда переберутся португальские клерки. И все китайцы, которые кормятся за счет европейцев и торговли с Западом. Ну и пусть. Я, по крайней мере, никогда здесь жить не буду, поклялся он. Время от времени придется приезжать сюда ненадолго, чтобы заработать на жизнь, но Макао навсегда останется моим домом.

Макао был его домом уже больше тридцати лет. Квэнс единственный изо всех европейцев думал о Востоке как о своем доме. Другие приезжали сюда на несколько лет. потом возвращались на родину Оставались только те, кто здесь умирал. Но даже и в этом случае, если это было им по карману, они писали в своих завещаниях, чтобы их тела отправили «домой».

Меня, благодарение Господу, похоронят в Макао, говорил себе старый художник. Какие славные времена я там знавал, знавали все мы. Теперь это в прошлом. Черт бы побрал китайского императора! Надо быть полным идиотом, чтобы разрушить здание, с таким умом построенное сто лет назад.

Все шло так замечательно, с горечью подумал Квэнс, и вот теперь всему пришел конец. Теперь Гонконг принадлежит нам. Мощь Англии утвердилась на Востоке, и торговцы вкусили власти, теперь они уже не ограничатся одним Гонконгом.

– Что же, – нечаянно произнес он вслух, – император пожнет то, что посеял.

– Почему так мрачно, мистер Квэнс? Квэнс надел очки. Прямо у подножья холмика, на котором он расположился, стоял Морли Скиннер.

– Не мрачно, молодой человек. Печально. Художник имеет особое право – даже обязанность – быть печальным. – Он отложил незаконченную картину в сторону и укрепил на мольберте чистый лист бумаги.

– Вполне, вполне с вами согласен. – Скиннер грузно поднялся к нему наверх. Его бледные карие глаза напоминали цветом прокисшие остатки пива в кружке. – Я, знаете ли, просто хотел услышать ваше мнение об этом великом дне. Мы готовим специальный выпуск. Без нескольких слов от нашего старейшего жителя номер был бы не полным.

– Совершенно верно, мистер Скиннер. Вы можете написать следующее: «Мистер Аристотель Квэнс, наш ведущий художник, бонвиван и обожаемый друг, отклонил предоставленную ему возможность высказаться со страниц газеты, находясь в процессе создания очередного шедевра». – Он взял щепоть табака и громоподобно чихнул. Затем платком смахнул табачные крошки с сюртука и брызги слюны с бумаги на мольберте. – Желаю вам всего хорошего, сэр. – Он сосредоточился на белоснежном листе. – Вы мешаете совершиться бессмертному творению.

– Я в точности знаю все, что вы сейчас чувствуете, – сказал Скиннер с довольным кивком. – В точности. Я и сам чувствую то же самое, когда мне предстоит написать нечто значительное. – Он повернулся и тяжело двинулся дальше.

Квэнс не доверял Скиннеру. Ему никто не доверял. По крайней мере никто из тех, чье прошлое хранило какие-то тайны, а таких здесь было большинство. Скиннер любил вытаскивать всякую всячину из тьмы лет на свет божий.

Прошлое. Квэнс вспомнил о своей жене и весь передернулся. Смерть, гром и молния! Как я мог быть таким глупцом, чтобы поверить, будто это ирландское чудище способно стать достойной подругой жизни? Благодарение Господу, она вернулась в свое мерзкое ирландское болото и больше не омрачит чистого неба над моей головой. Женщины – источник всех бед и страданий, выпадающих на долю мужчины на этом свете. Ну, осторожно добавил он, пожалуй, все-таки не все из них. Уж никак не моя милая, дорогая Мария Тань. Ах, вот лакомый кусочек, или я ничего не понимаю в женщинах. А уж если кому и дано оценить, какое чудо получается, когда португальская кровь смешивается с китайской, то это тебе, славный, мудрый старина Квэнс. Черт побери, все-таки я прожил удивительную жизнь!..

И он вдруг отчетливо осознал, что, наблюдая закат одной эпохи, он одновременно становится и частью другой. Здесь сейчас открывается первая страница новой истории, очевидцем которой ему предстояло стать и которую его кисть была призвана запечатлеть. Появятся новые лица, которые он нарисует, новые корабли, которые он напишет. Новый город, который он увековечит в своих картинах. И новые девушки, за которыми можно будет приволокнуться, новые попки, которые можно будет ущипнуть.

– Печальным! Да никогда в жизни! – проревел он. – За работу, Аристотель, старый ты пердун!