Твоя дорогая Рональда и дети похоронены в одной из чумных ям. Прости, Дирк, мой мальчик, но закон требовал, чтобы всех умерших хоронили именно так – сжигали, а потом посыпали известью – ради безопасности живых. Но похороны были освящены в соответствии с нашей верой, и участок земли с могилами сделали священным местом. Да упокоит Господь их души.
За Винни не беспокойся. Девочка сейчас прямо красавица, и здесь, у Лох Ломонд, где на землю ступала нога Господа, она вырастет в добрую богобоязненную женщину. Теперь хочу предупредить тебя: не дай языческим варварам в Индийском Китае украсть твою душу и тщательно закрывай дверь от всякого зла, которое плодится в тех проклятых краях. Не сможешь ли ты вскоре приехать? Здоровье у меня прекрасное, милостивый Господь хранит меня. Только семь лет осталось мне до семи десятков, которые Бог обещал нам, но лишь один на четыре сотни видит в наше злое время. Я чувствую себя очень хорошо. В газетах пишут, что в Глазго, Бирмингеме и Эдинбурге были большие беспорядки. Опять поднялись чартисты. Фабричные рабочие требуют большей платы за свой труд. Два дня назад в Глазго состоялось публичное повешение за кражу овец. Черт побери англичан! В каком же мире мы живем, когда доброго шотландца вешают только за то, что он украл английскую овцу, да еще приговор выносит судья-шотландец. Ужасно. На той же сессии сотни людей выслали на австралийскую землю Ван Димена за участие в бунтах, забастовках и за то, что сожгли фабрику. Друга Кулума Бартоломью Ангуса приговорили к десяти годам ссылки в Новый Южный Уэльс за то, что он возглавлял чартистский мятеж в Эдинбурге Народ…"
– О Боже! – выдохнул Кулум.
– Кто этот Бартоломью, Кулум? – спросил Струан.
– Мы жили с ним в одной комнате в университете. Бедный старина Барт.
– Ты знал, что он чартист? – резко проговорил Струан.
– Конечно. – Кулум подошел к окну и устремил взгляд в море.
– Ты тоже чартист, Кулум?
– Ты сам говорил, что Хартия – справедливый документ.
– Да. Но я также высказал тебе и свои взгляды на неповиновение. Ты активный сторонник движения?
– Я был бы им, если бы остался дома. Большинство студентов университета поддерживают Хартию.
– Тогда, клянусь Богом, я рад, что ты здесь. Если Бартоломью стоял во главе бунта, он заслужил эти десять лет. У нас хорошие законы и лучшая парламентская система в мире. Неповиновение, бунты и забастовки – не способ добиваться перемен.
– О чем еще говориться в письме, отец?
Струан несколько секунд наблюдал спину своего сына, уловив в его голосе хорошо ему знакомую интонацию Рональды. Он мысленно решил внимательнее разобраться в действиях чартистов. Потом вернулся к письму:
"Народ ежедневно прибывает в Глазго с севера, где лорды продолжают огораживать клановую землю, лишая своих родичей исконного права на нее. Граф Струан, этот дьявол с черным, сердцем, да поразит его Господь скорой смертью, собирает теперь свой полк, чтобы сражаться в индийских колониях. Люди стекаются под его знамя отовсюду, привлеченные обещаниями богатой добычи и земли. Ходят слухи, что нам опять придется воевать с проклятыми американцами из-за канадских колоний, и еще рассказывают о войне между этими дьяволами французами и русскими из-за оттоманских турок. Черт бы побрал этих французов. Словно мало мы натерпелись от их архидьявола Бонапарта.
В печальные времена живем мы, мальчик мой. Да, забыл упомянуть, что появился план построить за пять лет железную дорогу от Глазго до Эдинбурга. То-то будет здорово? Тогда, быть может, мы, шотландцы, сможем объединиться, и выбросим вон англичан, и выберем своего короля. Обнимаю тебя и твоего брата и обними за меня Кулума. С уважением, твой отец Парлан Струан".
Струан с усмешкой поднял глаза.
– Кровожаден, как всегда.
– Если граф набирает полк в Индию, вполне может так получиться, что они окажутся здесь.
– Верно. Я подумал о том же. Что ж, парень, если он когда-либо доберется до владений «Благородного Дома», полк вернется домой без командира, да поможет мне Бог.
– Да поможет мне Бог, – эхом откликнулся Кулум. Раздался стук в дверь, и в каюту торопливо вошел стюард, неся шампанское, бокалы и чай.
– Капитан Орлов благодарит вас от имени команды, сэр-р.
– Попроси его и Вольфганга присоединиться к нам в конце вахты.
– Есть, так точно, сэр-р.
После того как было разлито вино и чай, Струан поднял бокал.
– Тост. За Винифред, воскресшую из мертвых! Они выпили, и Робб сказал:
– Еще один тост. Я пью за «Благородный Дом». Пусть никогда во веки мы не замыслим и не сделаем зла друг другу.
– Да.
Они выпили снова.
– Робб, когда мы придем на Гонконг, напиши нашим агентам. Пусть выяснят, кто являлся директорами нашего банка и кто был виновен в превышении кредита.
– Хорошо, Дирк.
– А потом, отец? – спросил Кулум.
– Потом мы пустим по миру всех виновных, – ответил Струан. – Вместе с их семьями.
У Кулума побежали мурашки по коже от неумолимой окончательности этого приговора.
– Почему же и семьи тоже?
– А что их жадность сделала с нашими семьями? С нами? С нашим будущим? Нам еще много лет предстоит расплачиваться за их тупую ненасытность. Поэтому они заплатят той же монетой. Все до единого.
Кулум встал и направился к двери.
– Что тебе нужно, парень?
– Туалет. То есть, я хочу сказать, «гальюн».
Дверь закрылась за ним.
– Жаль, что пришлось говорить ему такие вещи, – вздохнул Струан. – Но по-другому нельзя.
– Знаю. Мне тоже жаль. Но ты прав насчет парламента. Он будет прибирать к рукам все большую и большую власть. Там и станут заключаться самые крупные торговые сделки. Я присмотрю за деньгами, и вместе мы сможем направлять Кулума и помогать ему. Как чудесно все получилось с Винифред, а?
– Да, слава Богу.
– У Кулума, похоже, вполне определенный взгляд на некоторые вещи?
– Он очень молод. Рональда воспитывала детей... Ну, она понимала Писание слишком буквально, как тебе известно. Когда-нибудь Кулуму придется повзрослеть.
– Что ты намерен делать в отношении Гордона Чена?
– Ты имеешь в виду его и Кулума? – Струан наблюдал за полетом морских чаек. – С этим придется разбираться сразу же, как только мы вернемся на Гонконг.
– Бедный Кулум. Взросление ведь дается нелегко, не так ли?
– Взросление никогда не бывает легким, – покачал головой Струан.
После короткой паузы Робб спросил:
– Помнишь мою Мин Су?
– Да.
– Я часто думаю, что сталось с ней и ребенком.