Ночная мгла окутала деревню. Заплакал младенец и, убаюканный, заснул снова.
— Я узнаю наверняка, каким именем называть Бога в тот день, когда умру. — Молчание затягивалось. — Думаю, будет грустно узнать, что Бога не существует.
Вождь сделал знак, чтобы Питер Марлоу сел.
— Ты можешь остаться. Но с одним условием. Поклянись, что будешь подчиняться нашим законам и быть одним из нас. Ты будешь работать на рисовых полях, работать в деревне, выполнять мужскую работу. Не больше и не меньше, чем любой другой мужчина. Ты выучишь наш язык и будешь говорить только на нашем языке, носить наше платье и покрасишь свою кожу. Твой рост и цвет твоих глаз выдадут в тебе белого человека, но, возможно, краска, платье и язык могут защитить тебя на некоторое время. Можно сказать, что ты наполовину яванец, наполовину белый. Ты не будешь дотрагиваться ни до одной женщины без разрешения. И ты будешь повиноваться мне, не задавая вопросов.
— Договорились.
— Еще одно условие. Укрывать врага японцев опасно. Ты должен знать, что, если мне придется выбирать между тобой и моими людьми, чтобы защитить деревню, я выберу деревню.
— Понимаю. Спасибо вам, сэр.
— Поклянись своим Богом, — улыбка мелькнула на лице старика, — поклянись своим Богом, что ты будешь повиноваться и будешь выполнять эти условия.
— Клянусь Богом, что согласен и буду повиноваться. И не причиню вам вреда, пока буду находиться здесь.
— Ты наносишь вред одним своим присутствием здесь, сын мой, — ответил старик.
После того как Питер Марлоу поел и утолил жажду, вождь сказал:
— Теперь ты больше не будешь говорить по-английски. Только по-малайски. С этой минуты. Это единственный способ быстро выучить язык.
— Хорошо. Но сначала можно мне задать вопрос?
— Да.
— Для чего стоит здесь этот унитаз? Ведь к нему не подведено никаких труб.
— Мне доставляет удовольствие следить за лицами моих гостей и читать их мысли: «Какая глупость использовать этот предмет в качестве украшения в доме».
И старик закатился смехом, слезы побежали по его щекам, и все в доме засуетились, его жены прибежали помочь ему и стали растирать ему спину и живот, а потом тоже захохотали, а с ними и Питер Марлоу.
Питер Марлоу снова улыбнулся, вспоминая. Вот это был человек! Туан Абу. Но сегодня я не буду больше вспоминать ни деревню, ни своих друзей из деревни или Нья, дочь деревни, к которой они позволили мне прикоснуться. Сегодня я буду думать о приемнике и о том, как мне добыть конденсатор и настроиться на сегодняшнюю вылазку в деревню.
Он расстался с позой лотоса и терпеливо ждал, пока восстановится кровообращение. Ветерок доносил до него сладкий запах бензина. Вместе с запахом бензина ветерок принес звуки голосов, тянувших псалмы. Они доносились из театра на открытом воздухе, который на сегодня превратился в англиканскую церковь. На прошлой неделе он использовался католиками, неделей раньше был молитвенным местом адвентистов Седьмого дня, а еще неделей раньше — храмом для людей какого-то другого вероисповедания. В Чанги терпимо относились к верованиям.
На грубых скамьях собралось много прихожан. Сюда приходили и люди верующие, и не верующие в Спасителя. Одни приходили, чтобы чем-нибудь заняться, другие, — потому что больше нечем было заняться. Службу сегодня вел капеллан Дринкуотер.
У капеллана Дринкуотера был густой и звучный голос. Искренность исходила из него, строки Библии оживали и давали надежду, заставляли забыть о Чанги и о пустом желудке.
«Проклятый фарисей», — думал Питер Марлоу, презирая Дринкуотера и снова вспоминая то, что произошло…
— Эй, Питер, — прошептал ему однажды Дейв Девен, — посмотри-ка вон туда.
Питер Марлоу увидел Дринкуотера, который разговаривал с высохшим капралом из авиации по имени Блоджер. Койка Дринкуотера стояла в самом удобном месте около входа в хижину номер шестнадцать.
— Это, должно быть, его новый денщик, — сказал Девен.
Даже в лагере сохранялась эта старая традиция.
— Что случилось с предыдущим?
— С Лидсом? Мой знакомый сказал, что он попал в госпиталь. В палату номер шесть.
Питер Марлоу встал.
— Дринкуотер может делать все, что ему угодно с армейскими типами, но моего человека он не получит.
Он миновал четыре ряда коек.
— Блоджер!
— Что вам нужно, Марлоу? — спросил Дринкуотер.
Питер Марлоу сделал вид, что не слышит его.
— Что вы здесь делаете, Блоджер?
— Я пришел повидаться с капелланом, сэр. Извините, сэр, — сказал он, подходя ближе. — Я не очень хорошо вижу.
— Капитан авиации Марлоу.
— О, как поживаете, сэр? Я новый ординарец капеллана, сэр.
— Вы сейчас же уйдете отсюда, и прежде, чем браться за работу в качестве ординарца, вы должны сначала прийти и спросить моего разрешения.
— Но, сэр…
— Что вы на себя берете, Марлоу? — оборвал его Дринкуотер. — Ваша ответственность на него не распространяется.
— Он не будет вашим денщиком.
— Почему?
— Потому что я так сказал. Вы свободны, Блоджер.
— Но, сэр, я буду хорошо обслуживать капеллана, правда. Я буду стараться…
— Где вы взяли эту сигарету?
— Эй, послушайте, Марлоу… — начал Дринкуотер.
Питер Марлоу взорвался.
— Заткнитесь!
Люди в хижине бросили свои дела и начали подходить к ним.
— Где вы взяли эту сигарету, Блоджер?
— Мне ее дал капеллан, — прохныкал Блоджер, отступая назад, испугавшись резкого голоса Питера Марлоу. — Я отдал ему свое яйцо. Он обещал дать мне табак в обмен на ежедневно причитающиеся мне яйца. Мне нужен табак, и он может брать яйца.
— В этом нет ничего дурного, — взревел Дринкуотер, — нет ничего дурного в том, чтобы дать парню табачку. Он попросил его у меня. В обмен на яйцо.
— Вы ведь заходили недавно в палату шесть? — спросил Питер Марлоу. — Это с вашей помощью Лидс попал туда? Последний денщик! Он ослеп.
— Это не моя вина. Я ничего плохого ему не сделал.
— Сколько его яиц вы съели?
— Ни одного. Ни одного.
Питер Марлоу схватил Библию и сунул ее в руки Дринкуотера.
— Поклянитесь на ней, тогда я вам поверю. Поклянитесь на ней, или, клянусь Богом, я разделаю вас.
— Клянусь! — простонал Дринкуотер.
— Ты лживый ублюдок, — закричал Девен. — Я видел, как ты брал яйца у Лилса. Мы все видели.
Питер Марлоу схватил котелок капеллана и, обнаружив там яйцо, разбил его на лице Дринкуотера, затолкав яичную скорлупу ему в рот. Дринкуотер потерял сознание.