Юность Бабы-яги - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Качан cтр.№ 118

– Что, обоссался? – ласково спросил сосед. – Ну это мы поправим. Щас санитара позову.

Когда сосед привел заспанного санитара, Саша попросил развязать его, чтобы сходить в туалет.

– Дык ты уже все сделал, – ответил санитар, – сейчас тебе клееночку поменяю и будешь дальше спать. А развязывать тебя не положено, доктор до утра не велел.

– Почему? – простонал Шурец.

– Дык потому, что горячка у тебя была. Белая. По-ихнему – делирий называется, – объяснял санитар, меняя клеенку под ним.

Штанов больничных на Саше не было, он лежал абсолютно голый, и их на нем менять не пришлось. Да и как их менять с привязанными ногами.

– Ты жопу-то приподыми, – говорил пожилой медработник, судя по лицу, тоже небось с богатым алкогольным прошлым, – а то клеенка не пролазит. Во-о-от так. Молодец. И спи сейчас спокойно до утра. А утром доктор придет, тады и развяжем. А еще раз обоссысся, дык я опять поменяю.

Он погладил Сашу по голове и вышел.

Саша привык спать на правом боку, но повернуться удобно с привязанными руками и ногами было никак невозможно. Позиция предлагалась всего лишь одна – на спине, и Саша делал попытки забыться, не особенно рассчитывая на успех. Вскоре он эти попытки забросил. Оставалось – только думать, вспоминать, организовать мысли хоть в какой-то порядок, иначе – сумасшествие, паника, самоуничтожение в кромешной тьме палаты с глазами, устремленными в потолок и ищущими на нем хоть что-нибудь определенное, за что можно зацепиться. Плюс острое и страшное осознание того, что произошло. Как там сказал санитар – делирий? Это по-научному, на языке наркологов. Нежное название, что-то древнеримское напоминает: Лукреций, Полибий, а к ним – делирий… или некоторые элементы таблицы Менделеева тоже – стронций, ванадий и опять же – делирий. Или из области поэзии, – беспорядочно крутились мысли в воспаленном мозгу поэта Саши, – амфибрахий, а новый стихотворный размер – делирий должен быть без размера, без такта… Делирий, блин! Слишком красивое имя для простой белой горячки. А в народе даже умильно – «белочка» и все тут. Страшно Саше было не только потому, что страх – неизменный попутчик абстиненции (для непродвинутых в данной области людей поясним, что абстиненция – это состояние после запоя или даже тяжелой одноразовой пьянки), а потому страшно, что «белочка» случилась с ним в первый раз, раньше ничего подобного не было. Он слышал множество историй, связанных с белой горячкой, и даже анекдотов, которые рассказывались собутыльниками-собеседниками легко и со смехом. Истории и анекдоты были про других, далеких, и каждый относился к теме легко, потому что внутренне был убежден, что с ним самим никогда ничего подобного не будет, что он никогда до этого не дойдет. «Не моя проблема, – думал каждый, – это все касается несчастных алкашей, других каких-то, не моего круга, можно на тему белой горячки и пошутить, а что?»

Сколько раз Саша слышал и сам наблюдал процесс падения у знакомых молодых артистов, трудно сосчитать даже. И все по одной схеме: только что сыграна хорошая, заметная роль в кино или отшумела в Москве театральная премьера с этим артистом в главной роли. Фанатками исписан весь подъезд, телефон трезвонит не умолкая, а когда он поднимает трубку, в телефон молчат и только страстно дышат. Девочки группами стоят у служебного входа в его театр, и у каждой на груди на цепочке или веревочке его фотография в пластиковой обертке. Артист – бедовый парень в расцвете сил, и доминирующие черты его характера сейчас – дерзость, самолюбие, которое он ошибочно принимает за гордость, и еще столь же ложное ощущение своей неотразимости. «Все женщины мира – мои, убежден он в этот период, а те, что не были, значит, будут!» И вообще кажется, что все еще впереди и все возможно. Еще одно ложное ощущение, потому что уже 30. А праздник все продолжается вместе с друзьями и выпивкой, которая все чаще и чаще. Все так весело и так легко дается! Без усилий и как бы само собой. Шансов – навалом, предложений – прорва, и все хочется отпраздновать, отметить. А потом 40… Но все еще впереди, черт возьми! И вдруг бац! И выясняется, что все, в смысле все лучшее, уже позади, а перспективы весьма туманны. А-а! Плевать! И праздник продолжается. Остановиться уже трудно, а «белочка» рядом, она терпеливо ждет, дожидаясь своего часа, она не спешит никуда, она знает: рано или поздно клиент – ее!

Так и у Саши, хочешь не хочешь, надо признаваться себе, что влился в армию алкашей, которая, казалось, находится на другой планете или по крайней мере на другом континенте. И красная корова на зеленом песке в его сне – не что иное, как производное все той же белой горячки, к которой он шел, шел и пришел. Горький, но вполне конкретный вывод, как ни странно, успокоил Сашу, и он снова задремал.

Сон, снившийся ему теперь, тоже был не подарок. Его окружали веселые, смеющиеся, но какие-то очень странные люди, со странными лицами и странно одетые – кто в котелке, кто в цилиндре и кроссовках, в ветхом почему-то фраке и в грязной белой рубашке, все подробности и детали Саше четко виделись. Кто-то был совсем без зубов, еще была женщина в белом платье с кружевами и розовых чулках с грубо намалеванным лицом… У всех в руках были зонтики. Пестрая толпа этих людей, как на Венецианском карнавале, вовлекала Сашу в какой-то ей одной ведомый хоровод; они теснили его, подталкивали к центру, смыкались вокруг, а потом, продолжая смеяться, начинали пребольно тыкать в него зонтиками. От них нельзя было убежать, они вновь и вновь настигали его и кололи острыми концами своих зонтиков. Все вместе: и эти люди, их одежды, зонтики – было так гадко, что Саша неимоверным усилием воли заставил себя проснуться. Он полежал несколько минут с остекленевшим от ужаса глазами на взмокшем лице, потом, чтобы как-то вытереть лицо, потер его о подушку с одной и с другой стороны и вновь забылся. И опять, будто не было перерыва, будто не было фазы бодрствования, оказался посреди этой карнавальной толпы, тычущей в него зонтиками. Причем они сначала делали вид, что страшно симпатизируют Саше, некоторые женщины откровенно и приглашающе кокетничали с ним, но Саша уже твердо знал в этом сне, что все равно они начнут рано или поздно больно колоть его своими черными зонтиками.

Измученный Саша проснулся утром весь мокрый от пота после трех– или четырехкратного повторения ночного кошмара. А потом был утренний обход, и его наконец развязали. Давний знакомец доктор и завотделением Алексей Иванович, а для него просто Леша, присел на край кровати и спросил с плохо скрытым ехидством:

– Как спалось?

– Ты же сам знаешь, – ответил Саша.

– Ну ладно. Больше буянить не будешь. Из делирия мы тебя вытащили. На этот раз… Развязывай его, – обратился он к санитару.

Саша потер затекшие руки и сел на кровати.

– Что значит, на этот раз? – встревоженно спросил он врача Лешу.

– А то значит, что три дня ты был в белой горячке, – строго ответил Леша. – А если бы не пришел в себя через пять дней, умер бы, понял? Летальный исход тебе грозил, вот так-то.

– Летальный, значит, – автоматически повторил Шурец.

– Старик, послушай меня внимательно, – очень серьезно и тихо сказал Леша. – Это был последний звонок. Ну, может, не самый последний, но очень слышный. Дальше пойдут необратимые изменения в твоем мозгу, и под тем, что смогу вернуть тебя к нормальной жизни, я не подписываюсь. Короче, либо меняешь отношение к жизни, которую ты просераешь, либо я умываю руки. Сюда я тебя больше не приму, учти. На хрен мне тут еще один покойник, тем более близкий товарищ. Все, разговор на эту тему закончен. У тебя, как всегда, будет свободный вход и выход из больницы. Лежать тут тебе еще две недели, но гулять вокруг, на улицу, на рынок, можешь в любое время. Отлучаться больше, чем на час, запрещаю, иначе выпишу без лечения немедленно. Ночевать, естественно, только здесь. Все, старик, ты сам все понимаешь, я тебя за придурка никогда не держал. Еще пару дней, особенно ночами, будет плоховато, но потом ты почувствуешь себя здоровым и даже способным выпить. И вот этого тебе при прогулках на улицу не дай бог! Тогда, считай, мы с тобой незнакомы. А так я буду тебя лечить и навещать каждый день, договорились? Думай, старик, думай, пока есть время, – и с этими словами врач похлопал Сашу по руке и пошел к другим пациентам.