Утопая в беспредельном депрессняке - читать онлайн книгу. Автор: Майкл О'Двайер cтр.№ 66

Никогда, ни за какие коврижки.

Хотя позже, тем же вечером, я гозорил себе, что нет ничего особенного в том, чтобы выглядеть как клоун из цирка шапито, это звучало как-то неубедительно. Хуже всего, что с тех пор, как я носил эти тряпки, прошло несколько лет и я вырос дюймов на пять или шесть. И если даже тогда пиджак был мне тесноват, то теперь облеплял меня, не позволяя пошевелиться.

Я был уверен, что, когда все закончится и я разденусь, чтобы ложиться спать, на моем теле навечно сохранится кошмарный узор в красную клеточку. Всю оставшуюся жизнь мне придется объяснять людям, почему мне вздумалось украсить себя с ног до головы подобной татуировкой.

Виктория и Ребекка решили одеться одинаково, как они делали почти всегда. Задолго до дня рождения они целыми днями рыскали по городским магазинам в поисках двух одинаковых подходящих костюмов. Наверное, мне следовало бы восхититься той настойчивостью, с которой они стремились к своей цели, но почему-то это меня не восхищало. Они выглядели отвратительно. Когда я их увидел, вся моя энергия ушла на то, чтобы удержать в желудке съеденный завтрак.

Начиная описание снизу вверх, следует упомянуть прежде всего белые блестящие виниловые сапоги, доходившие до середины бедра; затем полосатые черно-белые брюки в обтяжку, от которых рябило в глазах; толстые блестящие пояса из черного пластика с хромированными кольцами; топ из эластичного материала, выкрашенный как лопало разными красками, сливавшимися в единый совершенно невыразимый цвет; поверх него был надет сверкающий, едва доходящий до пупка жакет с расклешенными рукавами в красную, синюю, зеленую и желтую полоску. Венчалось это все красным платком, повязанным вокруг лба. И я еще не упомянул слой косметики толщиной с гипсовую повязку — краска, тушь, карандаш и прочее.

Каждый сходит с ума по-своему, повторял я себе снова и снова и в заключение обратился к Всевышнему с вопросом, за что он обрек меня заканчивать свои дни в обществе сумасшедших.

Я подумал, что Винсент и Хелена, будучи взрослыми и вроде бы сознательными людьми, войдут в мое положение, если я попрошу у них разрешения удалиться куда-нибудь и переждать, пока вечеринка не закончится. Но я так и не обратился к ним с этой просьбой, потому что, войдя в их спальню, увидел картину, от которой мне стало худо.

Винсент и Хелена заразились всеобщим безумством. На них были костюмы семидесятых, и при этом Винсент был одет женщиной, а Хелена мужчиной. Есть ли предел всему этому?

— Как тебе, Алекс? — спросил Винсент. — Здорово, да?

— Классно, согласись, — сказала Хелена.

Мне так хотелось, чтобы это был сон. Человек не должен видеть, как его родители по доброй воле проделывают над собой такое. Если до этого у меня еще теплились какие-то надежды относительно того, что ожидает человечество в будущем, то эта картина срезала их под корень. Господи, а что если увидят соседи? Весть разнесется как огонь в прериях, и я не смогу больше появиться на людях.

— Мы пригласили своих друзей. Они в восторге от этой идеи.

Господи!

— Да, чуть не забыла. Звонила Сьюзен.

Так. Что еще? И тут я подумал: а вдруг она не придет? Она не увидит меня в этом дурацком костюме. Не увидит Викторию и Ребекку. И Винсента с Хеленой. Я почувствовал огромное облегчение.

— А что она сказала?

— Что ее родители тоже собираются к нам в гости. Мы приглашали их на прошлой неделе, но тогда они еще не были уверены. Замечательно, правда, Алекс?

Гы, гы, гы.

О господи, господи!

ГОС-ПО-ДИ!

Бобби чуть не лопнул со смеху, когда я зашел в нашу комнату. Его было не остановить. Он катался по своей постели, дрыгая ногами и держась за бока. Я заметил, что сам он до сих пор не надел костюм, приготовленный для сегодняшнего вечера.

— Насчет меня не беспокойся. Там и кроме меня будет на кого посмотреть.

— Придут ее родители.

— Ну и что?

— Черт побери, ты разве не видел наших?

— Видел.

— Но ведь это… Они не могут… Ведь как же…

— Алекс, расслабься. Людям хочется повеселиться. Если ты будешь все так воспринимать, то тебя хватит апоплексический удар прежде, чем ты начнешь жить. И что тогда будет делать Сьюзи? Что буду делать я?

Я обратил внимание на то, что Бобби говорит это все совершенно не свойственным ему тоном. Серьезно и заботливо. Шестое чувство предупреждало меня о каком-то подвохе.

— Ее зовут Сьюзен, а не Сьюзи, Сью или как-нибудь еще. Запомни, пожалуйста.

— Да-а, я смотрю, ты и вправду втрескался. Верный рыцарь защищает даму сердца. Интересно, чем это закончится?

— Прекрати, Бобби.

— Говоря по правде, Алекс, мне не терпится познакомиться с ней. Это будет для меня кульминация вечера, честное слово.

Он что-то замышлял, это было ясно. Он придумал какую-то гадость.

— Алекс!

Винсент звал меня снизу. Очевидно, прибыли первые гости.

Обвинили во всем меня.

Можете даже не спрашивать, кто на самом деле подстроил это. И так ясно.

Был только один человек, из-за кого я когда-либо так сильно вляпывался; только один человек, способный на подобные низости; только один человек со столь извращенным чувством юмора; только один человек, кому нравилось смотреть, как страдают другие.

Конечно, Бобби.

Как ему это удалось, не знаю.

Но это был он.

Больше некому.

Вы должны верить мне. Остальные не верят.

Но чего ради я стал бы сам это делать?

Сейчас, спустя много лет, я вижу и смешную сторону всего происшедшего, но по-прежнему скрежещу зубами при мысли о том, как легко Бобби удалось выставить на посмешище буквально всех — и меня, и Винсента с Хеленой, и особенно двойняшек.

Интересно, что вы почувствовали бы на месте Винсента, когда, открыв дверь в женской одежде, он увидел перед собой толпу подруг своих дочерей с кавалерами и приятельницу приемного сына с родителями в туалетах для торжественных приемов — черных галстуках, смокингах, вечерних платьях с вышивкой.

И с приглашениями — отпечатанными в типографии карточками с вытисненным фамильным гербом и текстом в золотой рамочке, недвусмысленно подчеркивавшим, что гости ожидаются в строгих вечерних костюмах.

А я-то надеялся, что мы не будем выглядеть глупо.

К счастью — я говорю «к счастью», потому что все могло обернуться гораздо, гораздо хуже, — Винсент встретил их один. Хелена наверху наводила марафет на лицах дочерей.

Гостей, разумеется, пригласили в холл и принесли им свои извинения, в первую очередь мистеру и миссис Харрингтон, родителям Сьюзен, шокированным дальше некуда, если судить по взглядам, которыми они обменивались.