Утопая в беспредельном депрессняке - читать онлайн книгу. Автор: Майкл О'Двайер cтр.№ 19

Слева от входа были прислонены друг к другу десятка два картин в рамах. Вдоль стен тянулись стеллажи, заваленные всяким хламом. Там были книги, свернутые холсты, набитые кистями консервные банки, тюбики краски, разложенные на семь цветов: красные, зеленые, синие, желтые, коричневые, черные и белые. Лежали абажуры, черепа животных, зонтики, две пустые бутылки из-под водки, часы, ящик с инструментами, женские туфли, шляпы, гипсовые статуэтки, бюсты, старые и новые телефонные аппараты и еще куча вещей, которые при слабом свете даже нельзя было толком разглядеть.

По всему помещению была расставлена мебель: кресла, стулья, выстроившиеся вдоль стен под стеллажами, шезлонг, два маленьких кофейных столика, диван, напольные часы, торшер, пианино, музыкальный автомат, стол для игры в пул, туалетный столик с зеркалом, большой шкаф для одежды, комод и письменный стол. Пещера Аладдина, набитая безделушками и бог знает чем еще.

Виски подобрался к Винсенту на цыпочках, чтобы поближе взглянуть на его работу. За кушеткой с Элизабет взгляду открывалось продолжение комнаты: стеллажи, ряды стульев, вдали угадывались очертания двуспальной кровати.

— Покажи гнев и мучения души! — кричал Винсент на Элизабет. — Мучения, я говорю! Ты что, не знаешь, что такое мучения души? Это значит, что надо быть вне себя, метаться, кататься, извиваться, крутиться, корчиться, сворачиваться в спираль и разворачиваться… Я достаточно ясно объяснил, что я от тебя хочу? Я хочу, чтобы твое тело изнемогало от боли и ненависти. А я не вижу ненависти. Ради всего святого, мне нужна ненависть!

— Винсент, перестань кричать и работай с тем, что есть. Я не могу лежать в такой позе бесконечно. Тебе даже моего лица не видно. Чем я должна, по-твоему, источать ненависть?

— Женщина, я художник. Я пытаюсь создать шедевр. Я для тебя Господь Бог, ты обязана беспрекословно мне подчиняться. Раз я говорю, что ты должна меня ненавидеть, значит, будь добра.

— Я всей душой ненавижу тебя, Винсент, но я чертовски устала.

— Будешь ненавидеть меня, пока я не позволю тебе встать.

— Я встаю. Перерыв.

— Дай ей передохнуть, Винсент, — подал голос Виски, который уже некоторое время наблюдал за этой сценой, развалившись в шезлонге позади художника.

Винсент от неожиданности промахнулся кистью мимо холста и потерял равновесие, но ухитрился не упасть и, придя в себя, поправил блузу, накинутую поверх пижамы, и пригладил разметавшиеся волосы. Затем резко обернулся к Виски:

— У нас гости? Наконец-то вы забрели в мою берлогу, мистер Виски! Вы уже восстановили пошатнувшееся здоровье, как я вижу, и даже выбрались из постели. Самостоятельно! Да вы молодец!

— Я пришел извиниться, но, кажется, не вовремя. Ты, похоже, все еще сердишься на меня.

— Имею на то основания. Пострадали моя одежда и моя машина с чудесными кожаными сиденьями. Может быть, мне следует считать необыкновенной удачей, что ты соизволил покрестить их подобным образом? Может быть, я должен на коленях благодарить тебя за это благодеяние? А? Как ты считаешь?

— Я заменю тебе обивку и все, что надо заменить, а потом уеду. Ты ведь этого хочешь, не так ли? Чтобы я уехал раз и навсегда.

— Нет, нет, нет! — заорал Винсент и кинулся к Виски, размахивая руками и поливая все вокруг краской с кисти. — Ничего подобного, дорогой мой! И слышать не желаю о твоем отъезде. Оставайся с нами, сколько хочешь. Будь как дома. Ты совершенно неправильно меня понимаешь.

— Тебя непросто понять.

— Может, мне для ясности написать картину?

— Очень остроумно.

— Все в действительности очень просто. Хелена думает, что ей нужен ты, но она ошибается. На самом деле ей нужен я. Я это знаю. И она в глубине души это знает. Но она не может меня получить. По крайней мере, она так думает. Может быть, она и права. Ей кажется, что я слишком погружен в свою работу. Возможно, так оно и есть. Но я не могу не писать картины.

— Может быть, она ревнует тебя не к твоей живописи, а к Элизабет?

— Дикость какая! Прости, конечно, Элизабет — это полный абсурд. Хотя, если честно, я немного запутался в своих чувствах. Хелена мне дорога, но… как бы это сказать?

— Ты хочешь развестись с ней.

— Глупости. Разумеется, я не хочу разводиться. У нас один из самых удачных браков во всей Ирландии. По крайней мере, с финансовой точки зрения. Благодарить за это следует Альфреда — он подал мне идею. Точнее, идея пришла в голову Хелене, но суть не в этом. Он бормотал что-то насчет того, как забавно получается с искусством: будучи одним из самых бесполезных занятий, оно вместе с тем является одним из самых прибыльных. Это навело Хелену на мысль, что мне надо писать как можно больше картин. Я ведь учился когда-то у Пикассо и Дали — бог знает, когда это было. Потом я почти совсем забросил это дело — слишком много денег было, а они до добра не доводят. Она снова стала приставать ко мне, и, чтобы отделаться от нее, я взялся за живопись и сам удивился, как здорово у меня теперь получается. Хелена тоже так считает. Постепенно я стал все больше времени проводить в студии. Ей, естественно, было скучно болтаться одной. Поэтому я купил дом в городе, и она устроила там галерею, чтобы выставлять молодых многообещающих художников. У нее отличное чутье на то, что будет пользоваться успехом. Разумеется, она выставляла и мои работы, и они, разумеется, хорошо раскупались.

— Ну и что же вам мешает жить в мире и согласии?

— Я писал картины быстрее, чем их покупали. Она ведь не могла предлагать только мои работы, игнорируя всех остальных живописцев. У меня накапливался избыток готовой продукции. Тогда ее внезапно осенила еще одна идея — просто блестящая, самая лучшая из всех, какие когда-либо приходили ей в голову. Она сообразила, что мне надо писать картины в разной манере и подписывать их псевдонимами. Это оказалось просто золотой жилой. Теперь бывает так, что все выставленные в галерее картины принадлежат мне. Каждый покупатель ищет что-нибудь в манере, которая ему по вкусу, и что бы он ни нашел, это все равно моя работа. Восхитительно, правда?

— Значит, ты не хочешь разводиться с Хеленой потому, что, кроме нее, никто не знает о вашем жульничестве? Теперь, правда, я знаю. А Элизабет в курсе?

— Вот дурачок. Разумеется, я в курсе, — прозвучал голос Элизабет с кушетки. — И не вижу в этом никакого криминала.

— Если бы я продолжат писать только под своим именем, мои картины обесценились бы. Между тем желательно привлечь как можно больше покупателей с разными вкусами. Когда люди думают, что на рынке имеется ограниченное число работ того или иного мастера, их стоимость возрастает. А для того, чтобы еще больше подогреть публику, Хелена говорит, что многие картины поступают от подпольных художников из соцстран. Беспроигрышное дело.

— А вот это уже нарушение закона, — заметила Элизабет.

— Искусство для искусства, — парировал Винсент, ухмыляясь до ушей.