Старый патагонский экспресс - читать онлайн книгу. Автор: Пол Теру cтр.№ 7

Я сообщил ей, что в своей автобиографии махатма Ганди рассуждает о том, как мясо будит в людях похоть. И тем не менее сам он женился в возрасте тринадцати лет, когда большинству американских подростков гораздо интереснее гонять мяч или читать комиксы, хотя и был вегетарианцем.

— Но ведь это же не было настоящей женитьбой! — не поверила Венди. — Это, наверное, была просто какая-то индийская церемония.

— Они обручились еще в семилетнем возрасте. Свадьба как бы закрепила деловое соглашение между семьями. Им обоим было по тринадцать лет, и он оттрахал ее на славу — хотя я не совсем уверен, что это описание подходит тому, как махатма Ганди занимался любовью.

Венди надолго задумалась. Я же решил сделать еще одну попытку. И поинтересовался, не замечала ли она у себя снижение сексуальной возбудимости с тех пор, как стала веганкой?

— Ну, у меня часто бывает бессонница, — начала она перечислять свои недомогания. — И тошнота — я имею в виду, когда меня по-настоящему рвет. И еще я часто выхожу из себя. По-моему, это из-за мяса люди такие покорные и вялые.

— Но как же насчет сексуальной тяги? Желания, похоти — не знаю, как еще ее вам описать?

— А, вы говорите о сексе? Он не должен быть жестоким! Он должен быть нежным и красивым. Это такая тихая штука.

Наверное, это если ты веган или веганка, подумал я. Бедолага все еще барахталась в тенетах своей детской морали.

— Я теперь гораздо лучше разбираюсь в своем теле… Я отлично познала свое тело… Эй, я даже могу определить, когда меняется уровень сахара у меня в крови! Я это чувствую: как он растет или понижается, вот! Когда ем те или другие продукты.

Я спросил, приходилось ли ей когда-нибудь всерьез заболеть. Она отвечала, что никогда ничем не болела. Неужели она так ни разу ничем не заразилась?

Ее ответ поверг меня в шок:

— Я вообще не верю в микробов!

Потрясающе. Но я все же уточнил:

— То есть вы хотите сказать, что не верите в существование микробов? И то, что мы видим под микроскопом, — все лишь оптический обман зрения? Какая-то пыль, царапины на стекле — что-то в этом роде?

— Я не верю, что от микробов можно заболеть. Потому что микробы — это тоже живые существа. А живые существа не могут причинять кому-то вред, вот!

— Ну да, как тараканы и блохи, — сказал я. — Такие милые дружелюбные малютки, не так ли?

— Вы болеете не из-за микробов, — стояла на своем Венди. — Вы болеете из-за неправильной пищи! Плохая пища ослабляет ваши органы, и вам становится плохо! Это ваши органы делают вас больным! Ваше сердце, ваш кишечник!

— Но почему же моим органам становится плохо?

— Плохая пища. Она их ослабляет. Если есть хорошую пищу, как я, — она похлопала по сумке с тыквенным семенем, — вы никогда не заболеете. Ведь я же никогда не болею. А если у меня течет из носа или болит горло, я не обвиняю в этом простуду!

— Не обвиняете?

— Нет, потому что я сама съела что-то не то! Значит, надо съесть что-то полезное!

Получалось, что все болезни человечества сводились к текущему носу, а о раке или, скажем, бубонной чуме можно было позабыть. Но я предпочел держать эти мысли при себе и обсудить более насущные вопросы. Например, что она собирается есть сегодня вечером?

— Вот это. Семена тыквы, кешью, миндаль. Банан. Яблоко. Немного изюма. Ломтик домашнего хлеба — подсушенного. Если съесть его свежим, он превратится в слизь.

— Это своего рода объявление войны гурманам, верно?

— Я не скрываю своих радикальных взглядов!

— Ну, я бы не называл их радикальными, — возразил я. — Скорее ограниченными, зацикленными на самом себе. Эгоцентричными, пожалуй. Самое забавное в том, что от ограниченности и эгоцентризма, целиком посвященного проблемам здоровья и чистоты, всего один шаг до откровенного фашизма. Моя диета, мой кишечник, моя личность — это все обороты из речи ультраправых. Вы и сами не замечаете, как от чистоты пищи переходите к чистоте расы.

— Ну хорошо, — она вдруг пошла на попятный. — Я готова признать, что мои взгляды консервативны. Ну и что с того?

— Прежде всего то, что, помимо вашего кишечника, есть еще необозримый мир вокруг вас. Ближний Восток. Панамский канал. Политические заключенные, которых пытают в Иране. Индусы, вымирающие от голода целыми семьями.

Моя прочувствованная тирада не произвела на нее ни малейшего впечатления — разве что упоминание об индийских семьях затронуло больную струну. Оказалось, что она вообще ненавидит семьи как таковые. Ну ничего не может с этим поделать — просто ненавидит, и все.

— А с чем ассоциируется для вас ваша семья? — спросил я.

— Грязный фургон, мать, отец. Пять или шесть детей, жующих гамбургеры. Они грязные и ужасные, и они повсюду: так и снуют туда-сюда!

— По-вашему, семьи портят вам жизнь?

— Ну… да, — сказала она.

Она проучилась в этом своем колледже в Огайо целых три года. И за все это время не прошла даже краткого курса литературы. Более того, она впервые в своей жизни ехала на поезде. Поезд ей понравился, но не очень.

Я поинтересовался, чем она хотела бы заниматься.

— Наверное, я бы хотела посвятить свою жизнь правильной пище. Учить людей, как надо питаться. Объяснять им, что они должны есть. И почему они болеют, — и тут отливающий сталью нравоучительный тон внезапно сменился плавной мечтательной речью: — Иногда, когда я смотрю на кусок сыра и вспоминаю, каков он на вкус, я знаю, что съела бы его с удовольствием. Но также я знаю, что на следующий день мне будет очень плохо оттого, что я его съела.

— Примерно то же думаю я, когда смотрю на бутылку шампанского, пирог с крольчатиной или блинчики с начинкой в шоколадном соусе, — признался я.

Во время нашей беседы Венди вовсе не казалась мне ненормальной. Но позднее, когда я вспоминал этот разговор, она представлялась мне окончательно рехнувшейся особой. И на удивление нелюбопытной. Ведь я упомянул мимоходом, что успел побывать в Верхней Бирме и Африке. Я продемонстрировал свое знание буддизма, пищевых привычек бушменов в Калахари и биографии юного махатмы Ганди. Я был чертовски интересной личностью, разве нет? Но ни разу за весь разговор она ни о чем меня не спросила. Она не интересовалась, кто я такой, откуда, куда и зачем я еду. И когда я не перебивал, она пускалась в бесконечные монологи о себе самой. Ее детский голосок звенел не переставая, и она то и дело поддергивала под себя ноги, упорно не желавшие сохранять позу лотоса. Превосходный образец полного погружения в саму себя. Бедняга просто перепутала эгоизм с буддизмом. Я всегда горячо любил нашу молодежь, и особенно студентов американских колледжей, но эта девица лишний раз напомнила мне о том, как часто встречаются среди них практически необучаемые особи.

От всех этих разговоров о еде у меня не на шутку разыгрался аппетит. К счастью, мы уже проехали Элбэни. Я извинился и отправился в вагон-ресторан, который должны были прицепить к нашему составу. Перед нами лежали километры железной дороги, овеянные богатой историей: ветка от Элбэни до Скенэктеди была построена более 150 лет назад. Продолжение легендарной дороги на Могавк и Гудзон, старейшей в Америке. Нам предстояло проехать вдоль канала Эри. Между прочим, именно железные дороги лишили каналы их былой славы, хотя эффективность «чугунки» сильно проигрывала из-за бесконечной конкуренции железнодорожных компаний. Однако факты говорили сами за себя: во второй половине XIX века путь от Чикаго до Нью-Йорка занимал четырнадцать с половиной дней по воде и всего шесть с половиной по железной дороге.