Старый патагонский экспресс - читать онлайн книгу. Автор: Пол Теру cтр.№ 42

Я заметил, что этот старик не только пьян, но и зол. И сказал, чтобы немного его успокоить:

— Ваш сын — хороший мальчик, но эта часть пути очень опасна, вот я и…

— Ничего тут опасного нет, — перебил меня старик. — Это просто старый поломанный поезд. Он ни на что не годен.

— Верно, — сказал я.

Индеец согласно кивнул. И на том спасибо, что они понимают, что их везут на допотопном хламе. И все же наше путешествие чем-то напомнило мне поездку до Кхибер-Пасс на раздолбанном поезде в Пешаваре. Дело было не только в стареньком расхлябанном поезде, пробирающемся по отвесным горным склонам. Как и там, здесь повсюду виднелись участки железнодорожного пути: перед нами, на том берегу ущелья, и один рядом с нами, и еще один параллельно, и несколько штук внизу, на дне ущелья. Это были вовсе не дополнительные колеи, но куски той, по которой мы двигались в данный момент. Просто ей приходилось так вот невероятно петлять и изгибаться, чтобы мы могли перевалить еще один склон, и переехать по шаткому мосту еще одно ущелье, и вскарабкаться еще на один серпантин. Мы все кружили и кружили по горам и иногда даже не слышали шума локомотива, отрезанного от нас очередной огибаемой нами скалой. А временами поворот был столь резким, что голова поезда оказывалась рядом с нами, как будто это встречный поезд шел по соседней колее.

Камни, покрывавшие дно ущелья, курились паром. В свете солнца пейзаж оставался мертвенно-бурым, и редкая растительность не шла ни в какое сравнение с лесными чащобами высокогорья. Выжившие здесь колючие кустарники и кактусы были такими хилыми, что даже не отбрасывали тени. Я представлял Гватемалу как сплошные зеленые джунгли — под стать тем, что мы проезжали в окрестностях Текун-Умана. Но по мере продвижения сперва с запада на восток, а потом на северо-восток к Закапе местность становилась все более пустынной, бедной и каменистой. Сейчас, в долине Монтагуа, изображенной на карте как очень извилистое ущелье, промытое рекой, мы тащились по бесплодной пустыне без малейших признаков воды. Камни вокруг, камни в речном русле, полное безлюдье. И судя по всему, впереди нас ждала еще более угрюмая и пустынная местность, выжженная солнцем.

Поезд замирал без движения каждые десять-пятнадцать минут. Солдаты выскакивали из вагона и занимали оборонительную позицию, приготовившись стрелять. Затем кто-то из пассажиров тоже покидал поезд и уходил, не оглядываясь, куда-то в пустыню. Они успевали скрыться за холмами еще до того, как мы снова трогались в путь. Надо ли говорить, что ни одна из этих станций не была обозначена в расписании? Да и на месте это было не более чем табличка на столбе, а то и вообще роща кактусов. Агуас-Галиенте был именно таким полустанком: табличка, несколько кактусов и пирамидка из камней у подножия горы. Мы снова двинулись с места, и я заметил пересохшее речное русло, похожее на дорогу, но рядом с ним нечто необычное: высокие столбы белого пара, испускаемого горячими источниками, давшими название этому месту на склоне очередного дремлющего вулкана. Вокруг гейзеров плескались озерца горячей воды, и женщины деловито занимались здесь стиркой. Вблизи от этих гейзеров не было никакой растительности — даже кактусы не выдерживали такого соседства. Кипяток растекался по голым скалам и уходил в глубокие трещины, и единственными живыми существами в этой мертвой пустыне были женщины, склонившиеся над стиркой.

Первой настоящей станцией оказалась даже не станция, а скорее торговый ряд, в конце которого стояла школа, обрамленная редкими остовами высоких деревьев. Из дверей лавчонок за нами следили покупатели, а детвора выбежала в школьный двор, чтобы поглазеть на поезд (поезда здесь проходят два раза в неделю). И на станции сошло несколько человек, но никто не собирался сесть в вагон. Видимо, поезд был для этих мест настолько редким и нерегулярным явлением, что даже вездесущие торговцы едой оставили его без внимания. Прошел какой-то парень, предлагая тоник в бутылках, и все. Но, по крайней мере, сошел один из индейцев на противоположной скамье, и я наконец-то смог выпрямить ноги.

От жары почти все в вагоне дремали. Это была малорослая нация, им вполне хватало этих крошечных скамеек, чтобы расположиться с достаточным комфортом. Я подался вперед, опираясь на колени, и заставил себя заняться заметками на форзаце книги, которую был не в силах читать из-за усталости: «Повесть о приключениях Артура Гордона Пима» Эдгара По. Время от времени я выкуривал трубку. Я ни с кем не говорил. Никто вообще ни с кем не говорил. Это был чрезвычайно молчаливый поезд.

Я вдруг с неприятным чувством подумал, что ни в одном из поездов, в которых мне пришлось путешествовать от Веракруса, я не видел в пассажирах привычных признаков общительности или дружелюбия. Это снова напомнило мне, что я отправился на край света совершенно один. И я не ожидал наткнуться на столь мрачных людей и на такие ужасные поезда. Я представлял себе путешествие в привычной, ни к чему не обязывающей обстановке: плантаторы, арендаторы и наемные рабочие, индейцы, хиппи, заезжие с побережья, молодые американцы с рюкзаками и дорожными картами, несколько туристов. Однако оказалось, что поездами пользуется одна беднота, а все, кто может себе это позволить, предпочитают ездить автобусами. И здесь передо мной оказались не просто бедные люди — это были настоящие изгои, у которых есть шляпа, но нет обуви, и которые в любом незнакомце видят скрытую угрозу. Вряд ли из них могли получиться дружелюбные попутчики, и, хотя я обожаю перестук колес и могу с гордостью сказать, что сумел проникнуть в самые неизведанные уголки Центральной Америки, это только усугубляло мое одиночество на большей части пути.

И я тем более чувствовал себя первопроходцем (кто бы мог подумать, что Гватемала такая пустынная страна?), делающим первые шаги по диким безлюдным просторам, оттого что оказался таким вот чужаком среди чужих мне людей. Судя по всему, то же самое чувствовали по отношению ко мне и они — по крайней мере, мое присутствие явно сбивало их с толку. Они с любопытством исподтишка косились на мою трубку, но на каждое обращение на их языке отвечали невнятными ругательствами, отбивавшими всякую охоту повторять попытку.

Через проход от меня сидела женщина, без конца кашлявшая и плевавшаяся. Она с хрипом прочищала горло и тут же плевала — тьфу! — себе под ноги. Это само по себе было неприятно (а при виде того, как по ее плевкам ходили другие люди, мне делалось попросту тошно), однако худшее оказалось впереди. На каком-то полустанке в вагон вошла торговка с большим глиняным кувшином с кофе. Я не успел позавтракать и подумал, что горячий кофе не только утолит мой голод, но и вызовет обильный пот, который хоть немного охладит разгоряченное тело. Я видел, как в самых горячих областях Бирмы местные жители не расстаются с чашкой горячего чаю и почти не страдают от жары. Торговка зачерпывала кофе из кувшина одной кружкой и наливала его в другую кружку, которую достала из кармана, чтобы передать покупателю. Когда клиент выпивал кофе, она повторяла свои действия. Таким образом, все пили из одной кружки. Если бы я этого не знал или если бы я не боялся заболеть, то наверняка купил бы кофе. Но так получилось, что к плюющейся женщине торговка подошла прежде, чем ко мне.

— Сколько? — спросила пассажирка.