– У каждой дыры свое имя?
– А что тебя удивляет? У тебя же есть имя.
– Да, но.
– У всего есть свое имя. Имя – всего лишь код вибрации. Так легче искать. Назвал имя или только подумал – и оно перед тобой. Вот только черную дыру Вааля я зря сейчас помянул. Вот если б я сказал просто «черная дыра», тогда бы все остальные дыры решили, что и к ним это относится, и тогда сила притяжения одной перекрывалась бы другой, и так со всеми последующими дырами, а теперь – только держись.
Все вокруг вдруг как-то вытянулось, звезды превратились в кометы, свет от них растянулся и замер.
– Нас тянет! – вскричал Лис.
– Лис! – завопил я в ответ. – Сделай же что-нибудь!
– Уже делаю! – зашипел он.
Бах! Что-то разорвалось или лопнуло.
Мы с Лисом опять сидели на скале, и он держал в лапах калейдоскоп.
Я дышал тяжело, а Лис был совершенно спокоен.
– Ну, и как тебе приключение? – спросил он.
– Вот это да!
– А не посмотреть ли нам еще на миры? – и Лис с усмешкой протянул мне калейдоскоп.
– Нет уж, спасибо! – отшатнулся от него я.
– Вот видишь! – сказал мне Лис, – Каждый хорош только на своем месте. И хорошо, что кто-то другой может почувствовать и страдания вируса, и боль звезды.
С этими словами Лис исчез, а передо мной, стоящим на той же скале, тут же возник бесконечный океан.
Его волны с грохотом набегали на берег, и смотреть на них было одно удовольствие.
12
Кто-то рассматривал меня с большим любопытством. У него был плоский нос и глаза навыкате. И еще он весь зарос жесткой щетиной. Рот его вдруг растянулся в улыбке, обнажив клыки. Рядом с ним возникла примерно такая же ухмыляющаяся харя, потом – еще одна, и еще. Они попытались меня обступить, но словно наткнулись на невидимую преграду. Эта преграда их удивила. Они двинулись вперед еще раз, и снова она отбросила их назад.
– Зря стараются! – сказал мне Лис. Он, оказывается, все это время был за моей спиной.
Лис нарисовал в воздухе восьмерку и произнес длинное слово, что-то вроде «Алаакациоум!» – нападавшие с визгом пропали.
Я даже испугаться не успел.
– Кто это? – спросил я у Лиса.
– Мелкие прихвостни Саиба, – услышал я в ответ. – Не забыл его?
– Как же, забудешь его! – поежился я. – А что это за слово ты произнес? Заклятье?
– Нет. Заклятье – это то, что давно опробовано. То, что в ходу не одно человеческое тысячелетие. А это просто небольшая импровизация. С Саибом иначе нельзя. Всегда нужно что-то новенькое. Так и живем.
Лис усмехнулся.
– Слово, – продолжил он, – всего лишь незначительные звуковые колебания – а, вот, поди ж ты, способно остановить даже Саиба. Пусть он теперь немного поломает над этим голову. Последним слогом я сделал преграду непроницаемой. Ты знаешь, что такое мысль?
– Мысль?
– Ну, да.
– Мысль – это способность… хотя нет, не способность. Мысль – это.
Лис улыбнулся.
– Не правда ли, трудно подобрать слова?
– Трудно, – смутился я.
– Вот видишь, – заметил Лис, – человек, существующий только для того, чтобы мыслить, не может с ходу подобрать слова для описания того, что он называет мыслью. Хочешь увидеть Сократа?
– Сократа?
– А что такого, можно увидеть кого угодно.
И мы сейчас же оказались в полутемной комнате. Свет попадал в нее из небольшого окошка.
– Лис! – позвал я шепотом.
– Я здесь, – отозвался он.
– Где мы?
– В темнице, конечно. Вот он, Сократ.
В углу на широкой деревянной скамье лежал старик.
Он лежал на спине.
– Он спит. Завтра над ним совершится суд. Пусть он поспит.
– Это точно Сократ?
Лис, казалось, любовался спящим.
– Абсолютно точно.
Глаза уже привыкли к полутьме, и я разглядел лицо лежащего. Его нельзя было назвать красивым, но спокойным это лицо было.
– Он кажется очень спокойным.
– Он уже принял решение.
– Он знает, что его осудят?
– Конечно.
– Ты его не освободишь?
– Сократ всегда свободен. Люди не умеют ловить и сажать в темницу мысль. Сократу жилось легко. Он умел летать.
– Ты говоришь о нем в прошедшем времени.
– Мыслящий не живет в настоящем. Только помыслил – и это уже прошедшее.
– И ты не поможешь ему бежать?
– Сократ не побежит. Все дело в имени. Человек по имени Сократ не бежит.
– Почему?
– Он – гражданин. Сократ – гражданин Афин. Один из тех, кто учил людей мыслить, будет осужден ими на смерть. Способность мыслить пугает. И еще она будит псов зависти. Бездарность нападает на дар. Хватит, пожалуй.
Мы сейчас же оказались на берегу моря. Светило солнце, и волны далеко выбегали на песок.
– Вот этим волнам все равно, – задумчиво произнес Лис, – был на земле Сократ или не был.
После этого Лис провел лапой по моему лицу, и я немедленно провалился в сон.
Во сне я, кажется, освобождал кого-то.
13
– Эй! – воскликнул я.
– Эй! – отозвался Лис.
– Ты теперь работаешь эхом?
– Только когда нет другой работы.
У Лиса, судя по всему, было прекрасное настроение. Он даже вилял хвостом.
– Ты говорил, что Сократ твой друг.
– Ты никак не можешь забыть Сократа?
– Честно говоря, да.
– Сократа никто не может забыть. Когда он жил на Земле, все разумные только и спрашивали: «Где Сократ?» – и «Что он сказал?» – всем было интересно. Один только Сократ не интересовался Сократом. Он искал формулы. И существовал Сократ только тогда, когда их искал. Но найденная формула означала конец существования, потому, очертя голову, требовалось броситься в новые поиски.
– А Сократ тебя видел?
– Во сне. Наяву он меня только слышал.
Тут меня осенило.
– Лис! – вскричал я. – Так ты – демон Сократа?
– Что ты! – Лис смутился, как пойманный со шпаргалкой школьник. – Я с ним только говорил. С Сократом хотели говорить многие. Это тот случай, когда у тебя получилось. Ты вырастил то, что хотел. Вынянчил, выпестовал. Множество, множество раз ты создавал разум, но этот разум все время начинал делать что-то не то: торговал, мошенничал, прислуживал и лизоблюдствовал. А тут вдруг такой праздник. Все друг друга поздравляли, все ходили ко всем в гости и говорили: «Смотрите! У нас получилось! У нас теперь есть Сократ!»