Взяли бутылочку шампанского, конфет к ней приурочили, со столов кое-что в салфетки насобрали, и вперед.
Подходят они к квартире, он, воркуя, надувая горло, слюной наполняя рот по самые миндалины, достает ключ, открывает дверь, входят, раздеваются.
Здесь же шуры-муры, хи-хи-хи.
Капитан ведет даму в комнату, зажигает свет и тут – ужас и изумление! – он вспоминает о жене, которая просыпается и видит мужа, который при этом чуть не подавился, в обнимку с бабой.
Капитан три дня ходил хмурый (имя наше теперь было «Полный мудак»), затем он собрал друзей и попросил в течение года напоминать ему, что он женат.
ПРАЗДНИК
В городе Ярость-Ярославце, с населением в полкопейки, никто не спал.
Потому что День ВМФ тут начали праздновать загодя.
Двадцать бывших моряков во главе с Петровичем, седые, кто в чем, ходили по улицам за сутки до того, держа над головами доблестный военно-морской флаг, и орали: «Северный флот! Северный флот!»
Потом они выпили.
Потом опять орали, а Петрович в синих крассовках говорил речь: «Други! Нет сил! В мою бытность! Невозможно превозмочь! Немыслимо даже подумать! В кои века! Уж поелику мы все собрались! Здесь! На земле, откуда все и пошло! Флот! Флот!..» – ну, и так далее.
Потом они поехали на берег речки в полпрыжка шириной, где у воды и состоялось уже настоящее веселье.
Петрович мордой напоминает лошадь, а остальными частями тела – волжского босяка с картины дедушки Репина. Того, высокого, с трубкой и кадыком.
На каждого было по три бутылки водки и закуски с пол-ладони.
Пошел дождь, но и он не мог унять криков и песен.
Пели все.
Ходили в кусты по разной нужде, и опять пели.
И тут вдруг хватились Петровича.
Нашли его под ракитой в самом зассаном месте.
Он лежал на спине, без кроссовок, задрав свой кадык, и ноги у него были синюшные.
– Умер?!! Посмотрите, посмотрите? Ноги уже синие!!! Пульс! Пощупайте пульс! Он там! Да не там же! Что? Умер?!! А?!!
Наступило молчание. Все стояли потупясь, потом стянули с голов бескозырки.
Петровича покрыли тем самым доблестным военно-морским флагом, с которым так долго ходили, и еще постояли.
Все вокруг, казалось, застыло, притихло, и даже дождь прекратился, а с листвы капали в землю торжественные капли, и звучала глубокая, внутренняя музыка.
Потом все отправились звонить в скорую помощь, и помощь пришла, приехала.
Из нее вылез молодой врач.
– Ну? – сказал он. – Где? – сказал он. Его проводили, потупясь.
Врач присел, чего-то пощупал и что-то нажал, после этого Петрович открыл глаза, ожил, сказал: «Где я?» – потом: «Кто я?» – и встал, проклиная.
А ноги у него, оказывается, от кроссовок посинели. Те от дождя раскисли, полиняли и покрасили ему ноги.
ТРП
Я еле ТРП добыл. Через неделю в море, а мы это дерьмо под названием подводная лодка только что приняли. Так что в мыле все, в пене и в крошках мелкого говна.
Бегаем.
Носим все в дом, а теперь у нас перешвартовка к одиннадцатому пирсу ради погрузки торпед. А я вот за ТРП поехал на склад. Один, естественно.
ТРП – это твердый регенерируемый поглотитель. Он углекислый газ под водой поглощает. Без него там даже пернуть страшно.
Машину в тылу с трудом оторвал. Теперь еду и думаю: только бы перед КПП не сдохла, как я тогда до пирса доберусь, каждая бочка вместе с оплеткой этой нашей драгоценности весит сорок кило. У меня двадцать бочек.
Перед КПП меня останавливают.
– Товарищ капитан третьего ранга! В зону нельзя. Погрузка ракет.
Только этого не хватало! Достаю жетон «За дальний поход», и ворота, как по-волшебному, открываются. За этот жетон бербаза маму продаст.
А теперь нам на пирс с ветерком надо. Гей, славяне!
Подъезжаем к пирсу – никого. Лодки нет, и я опять один.
Эх, лямка моя бурлачная. Я же капитан третьего ранга, и таскать двадцать бочек волоком с корня пирса почти на самую середину, потому что машина боится заехать и не выехать, по сорок кило каждая нам не привыкать – Кать! Кать! Кать!
Вся жопа в мыле.
Пока корячился, лодка появилась. Только не наша, а соседней дивизии. Подошла она, ошвартовалась, сходню сбросила, и спрыгнул с нее хуй.
– Эй! – заорал хуй. – А ну, выбрасывай с пирса все в пицс-ссз-зз-ду!
После чего он опрометчиво ткнул ногой мои бочки.
Видите ли, пинать мои бочки в моем же присутствии на одиноком пирсе, после того, как я над ними столько корячился, даже если ты вновь назначенный начальник штаба соседней дивизии в звании капитана первого ранга (что потом выяснится), не стоит.
Потому что я тут же подскакиваю и ору:
– Я вас самого сейчас выкину! – после чего человек берется мною за грудь и незамедлительно тащится к краю плавпирса.
А потом наступает момент истины. Потом он говорит мне буднично:
– Ну, ладно, пусть полежат! – и мы расходимся.
А тут и наша лодочка появляется.
ХОРОШО
Хорошо все-таки! Ох, как хорошо! Здесь асфальт, фонари, светофоры, люди ходят. А у нас там пурга – перед лицом пелена, ни черта не видно.
Идешь по дороге на ощупь, прикрывая ладонью лицо. И так километрами. В сторону ступил – провалился по колено. Приходишь в поселок в четыре утра, а до ПКЗ еще сорок минут идти, а подъем в семь.
Или росомаха. Она из семейства куньих. Бежит по дороге, как собака на трех ногах – с подскоком. Подбегает ближе, и ты видишь, что это не собака. У нее медвежьи лапы.
Она идет за тобой, соблюдая дистанцию.
А ты не выдерживаешь, поворачиваешь, и пошел на нее все быстрей и быстрей. Она отбегает в сторону, останавливается, и какое-то время вы стоите друг напротив друга – человек и зверь. Ты смотришь на нее в упор, она отводит взгляд в сторону. Ты пошел, она, словно нехотя – следом. Так повторяется несколько раз.
Потом, как-то незаметно, она пропадает.
А у вас хорошо.
Я тут каждый день улыбаюсь.
ЧАЙ С ПОДМИГИВАНИЕМ
Шторм разметал всех. Авианосец улетел куда-то в сторону, его корабли охранения разбросало с легкостью щепок, а наш эсминец зашвырнуло за горизонт.
Когда шторм стих, принялись искать друг друга.
В чем состоит боевая задача для нашего эсминца?