Там, где два моря - читать онлайн книгу. Автор: Мария Песковская cтр.№ 37

– ...Какое вино будем пить – красное или розовое? – спросил Лёша, плохо пытаясь сделать вид, что ничего не случилось.

Не прокатит у него этот трюк, но полбалла ему можно поставить в зачет. Люся, конечно, не глядела в его сторону, но уши навострила и глазки вытерла. Хотелось есть.

– Лю. Ну я прошу прощения у тебя. Я не знаю за что, но все равно...

– Ты никогда не знаешь...

– Пойдем. Пойдем в комнату. Там елка. Новый год придет туда, где елка.

Лю вытерла слезы. Лю решила вернуться. Барханы и верблюды подождут. Они поедут туда вместе с Лёшей.

Вино было пьяное. Оливки крупнокалиберные. Рыбка – м-мм...

– Шампанское опять останется недопитое.

– Да и ладно...

– А вино неплохое, да? Такое терпкое, не «пустое».

– Нет, не плохое.

Это была их фирменная семейная шутка. Однажды, покупая виноград у армянской женщины, они спросили у нее: «неплохой виноград?» Они хотели услышать уверения, что он хороший, а та почти обиженно ответила: «нет, не плохой!..»

– Я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю.

Лёша был свято убежден, что чокаться бокалами с новогодним шампанским нужно ровно после двенадцатого удара кремлевских курантов и никак не раньше, поэтому они снова чуть не поссорились.

– Знаешь, что я думаю, – сказала Люся.

– Что? – сказал Лёша.

– Я думаю, что нам не хватает впечатлений. Нам надо куда-нибудь поехать.

– Поедем, Лю. Обязательно поедем.

– Когда?..

Лампасик спал в шапочке Деда Мороза или Санты: кто тут у нас главнее – уже и не разберешь, чья это вульгарная красная шапка за пятьдесят центов с белым помпоном, так все перепуталось! В большую шапку как раз поместились задние лапы и одно ухо на круглой башке: наигрался Лампас и уснул, свернувшись теплым кренделем.

Шапку принес Андрюша Раздуев, а до полуночи обещался быть сам, чем немало смутил Бэллу: с Андрюшей, конечно, хорошо, но вдруг проснется Стас и придет, проснется-то он незнамо где, а придет к ней – что она будет делать тогда?

– Лампасик, вставай! Новый год проспишь!

Бэлла уже выбрала из двух вечерних платьев то, в котором ей было не так больно от упавших крыльев за спиной: «Ты снимаешь вечернее платье, стоя лицом к стене. Где твои крылья?..» Бэлла достала из пакета курицу-гриль. Из магазина. С крыльями. Эстергази ее никто не называл, но два крыла и две ноги были в наличии. Бэлла достала из холодильника китайские мандарины. Две бутылки шампанского приветственно блеснули фольгой на горлышках.

Позвонил папа. Шампанское приобретало нужную температуру. Бэлла даже надела платье. Позвонил Андрюша. Поздравил с наступающим. Сказал, что у него все лицо в пятнах. Это ветрянка.

Белка не знала, плакать ей или смеяться: мальчика догнало детство, а ее детство давно прошло, впрочем, это правильно, что он не придет, вдруг придет Стас, но он ей даже не звонит, никто не придет, никто! никогда! никому она не нужна!

«...Где твои крылья, которые нравились мне?»

Почему она раньше не слышала эту песню «Нау»?..

Телефоны молчали все. У соседей сверху завыла собака. Это означало, что семейство «верхних» празднует Новый год не дома. А все прочие звуки радостного оживления в тонкостенном многоэтажном скворечнике не могли заглушить печальную песнь брошенного животного.

Обычно, когда Бэлла распевалась, занимаясь вокалом дома, собака соседей сверху подхватывала ноты и завершала ариозо. Иногда она, собака, затягивала самостоятельно, «отвечая» на телефонные рулады в отсутствие хозяев, тогда Белка просто сходила с ума от этого воя, ну а от такого дуэта сходили с ума и лезли на стену все остальные соседи.

Идти куда-то из дома было поздно. Сжимая в ладони притихший мобильник, уставившись на мандарины неправильного цвета, Белка ощутила странное сходство – не с мандаринами, нет – и поняла, что она сейчас тоже будет выть.

Бэлла разлепила накрашенные ресницы и ощутила неприятное покалывание под правой лопаткой. Саднило. Органза впивалась в кожу холодным металлом. Расстегнутое, но не снятое до конца платье не смотрелось в дневном свете зимнего дня, который изготовился уйти в серые сумерки.

Лампас играл пробками от шампанского, как будто был сыт и доволен жизнью, блестящие кусочки фольги на полу создавали праздничный антураж, бутылки пока деликатно не показывались на глаза, и ...тихо, тихо!.. надо очень осторожно принять вертикальное положение, пока, кажется, ничего не болит, ой!.. Нет, ничего, показалось. Голова тяжеловата, но это так естественно, когда на ресницах столько краски, которую еще не растопили потоки слез. Нет, невыносимо это гадкое железное платье, что так больно впивается в нежную кожу! Надо вспомнить что-то очень важное – анестезия сейчас перестанет действовать...

Да! Он позвонил уже утром, сказал, что не мог дозвониться – сбой связи, линии перегружены, абонент недоступен, слабый сигнал, всего одна черточка, но роуминг недорогой, в Бангалоре жара, все с ума посходили, он тоже, он что-то, кажется, понял, скучает, бедные индусы, обедневшие раджи чуть не потеряли его контрабас в целях наживы, но у них тут еще несколько концертов, а вообще-то достал уже этот Индокитай, свинью есть нельзя по восточному календарю, а корова – священное животное, поэтому он согласился бы даже на магазинные пельмени...

Мобильник заиграл «Пора в путь-дорогу», на экранчике высветилось «Папа», и густой требовательно-добродушный бас прогудел в трубку голосом Деда Мороза:

– Ну давай, сворачивай уже закрылки! Реверс включай – и ко мне!.. Или я к тебе сейчас приеду!

У Верочки был слабый голос ледяной девушки, прыгнувшей через костер. Верочку надо было спасать.

Когда-нибудь он научится этой штуке – харизме. Он научится выходить на публику, отстраненно неся впереди себя свой живот, но с особым блеском в глазах, больших и неизменно печальных. А сейчас главное – это Она, музыка. И поворот головы... И нервные струны. И Лора, конечно.

– А, Нанука! – скажут они ему. – Сыграй нам что-нибудь, Нанука! Мы не будем жевать, когда такая музыка!..

– Дорогой! Вот его зовут Гоча! У него сегодня два раза Новый год! У него сегодня именины! Сыграй для него, дорогой!.. – говорят они ему теперь.

И он играет. Пусть они сегодня едят свой крабовый салат без крабов. Завтра они будут аплодировать ему стоя.

Лора была его смычком, продолжением его чуткой руки, пятой струной его скрипки. Как продолжение его руки, Лора собирала хрустящие купюры любого достоинства, чтобы вложить их в успех Нануки. Успех был уже близко. Впереди маячили Кремль и близкие звезды южного неба.