Однажды, когда Сугэ отправилась за покупками, Томо вызвала Конно и с невинным видом поинтересовалась его планами на будущее, спросила, собирается ли он жениться на Сугэ.
– О небесные силы! Нет! Во-первых, госпожа Сугэ старше меня на целых десять лет! А потом, она физически недостаточно выносливая, чтобы быть нормальной женой. Для меня брак – это дети, дом, внуки. Нет, мне не нужна бесплодная немощная женщина, большое спасибо, – ответил Конно, и по губам его скользнула презрительная улыбка. Всем своим видом он давал понять, что никогда не строил матримониальных планов относительно наложницы господина Сиракавы.
– А-а, понятно… Ну, значит, нет причин для беспокойства. Вы, господин Конно, должны подумать о своем будущем, понимаете? Если между вами и Сугэ что-то было, необходимо немедленно положить этому конец. Все это, наверное, болезненно и неприятно для вас обоих. Хозяин выглядит беспечным и благодушным, но его спокойствие обманчиво. С некоторыми вещами он ни за что не станет мириться.
Томо ни словом не обмолвилась о размышлениях самого Юкитомо по поводу возможного замужества Сугэ. Говорила она спокойно, в упор глядя на Конно. Удостоверившись, что он не влюблен в Сугэ, Томо отважилась на довольно бесцеремонный шаг, действовала властно и решительно. Как она и предполагала, Конно дрогнул под ее натиском. Щеки его покрылись мертвенной желтизной, глаза испуганно заморгали за стеклами очков, застывшее лицо внезапно сморщилось и превратилось в безобразную маску подобострастия.
После разговора с хозяйкой Конно старался держаться от Сугэ подальше. Он помалкивал о своей беседе с госпожой Сиракавой, хотя та, возможно, и рассчитывала, что он немедленно доложит обо всем Сугэ.
Если бы отношения между молодыми людьми развивались естественным путем, быть может, у Конно и возникли бы романтические идеи. Но общаться с Сугэ было непросто. Наедине с Конно она становилась холодной и неприступной. Студент несколько раз предлагал ей повеселиться вдвоем, приятно провести время, но она даже слышать об этом не желала.
Конно долго скитался по съемным углам, привык к благосклонности добропорядочных хозяек и никак не мог взять в толк, почему Сугэ отвергает все его попытки сблизиться. Несмотря на всю свою изворотливую проницательность, он не постиг сущности Сугэ. Где-то глубоко внутри взрослой женщины спала девочка, но Конно не смог разбудить ее. Для него так и осталось загадкой, почему на людях она была так приветлива и заботлива, а оставаясь с ним с глазу на глаз, замыкалась в себе, пряталась в скорлупу.
Наступила осень. Сугэ слегла с приступом геморроидальной лихорадки, что случалось с ней все чаще и чаще в последнее время. Конно даже в голову не пришло навестить больную. Что касается Юкитомо, то от него трудно было ждать жалости и сострадания. Воспитанный в духе самурайских традиций, он, как истинный мужчина, был всегда нетерпим к слабым, убогим и немощным. Не вызывала в нем сочувствия и бедная Сугэ.
Она лежала одна в своей комнате. Время от времени до нее долетал раздраженный голос хозяина. Некому было успокоить его разгоряченную плоть, вот он и набрасывался с придирками на всех, кто попадался ему под руку.
Сугэ задыхалась от одиночества. И впервые испытала безысходную тоску по покойной матери.
– Ты ужасно бледная… Может быть, все-таки следует пригласить врача? – озабоченно спросила Томо, с тревогой всматриваясь в лицо Сугэ. Хозяйка часто навещала больную, ее беспокойство росло.
– Не волнуйтесь. Со мной все в порядке, правда. Так уже много раз бывало. Еще недельку полежу и встану. Вот увидите: все обойдется, – слабым голосом проговорила Сугэ и подняла на хозяйку глаза, тусклые, мутные, лишенные живого блеска. Словно сквозь туман она видела, как Томо склонилась к ней, и ее лицо, обычно строгое, надменно-холодное, смягчилось, озарилось материнской нежностью и добротой.
– Тебе надо в уборную? Сама ты туда не доберешься. Я помогу тебе, обопрись на меня…
Сугэ попыталась встать на ноги, но ее пронзила такая острая боль, что она вскрикнула и зашаталась. Томо подхватила ее.
– Спасибо, госпожа… Не беспокойтесь, я позову кого-нибудь…
– Перестань, пожалуйста, я сама тебе помогу.
Томо бережно обняла Сугэ за плечи. Бедняжка едва могла идти и дрожала от слабости. Тесно прижавшись друг к другу, женщины медленно прошли по коридору к туалету. Томо прикрыла за Сугэ дверь и застыла в нерешительности. И тут вдруг она заметила ярко-красные капли крови на полу и даже на подоле своего кимоно, ахнула и прижала руки к груди. По лицу пробежала судорога. Кровь! Это кровь Сугэ! Томо испытывала неловкость и брезгливое отвращение. Но внезапно эти чувства испарились, им на смену пришла всепоглощающая жалость.
Томо вытащила из-за пазухи кусочек мягкой бумаги. Пятнышки крови тянулись цепочкой вдоль всего коридора. Бесчисленные капельки, похожие на маленькие красные цветочки. Томо принялась старательно стирать каплю за каплей.
Из уборной доносились слабые стоны.
– Сугэ, ты в порядке? Можно я зайду?
Стоны не прекращались. Томо распахнула дверь и решительно вошла.
Часть третья
Глава 1
Сводная сестра
Такао Сиракава развалился в большом плетеном кресле на балконе дедовского дома в Готэнияме. Его угловая комната на втором этаже пристройки выходила окнами на юго-восток. Здесь никогда не было душно и жарко – ветер, напоенный запахом моря, приносил свежесть и прохладу.
Томо специально выделила эту комнату внуку, чтобы он мог в любое время приезжать сюда из школьного общежития. На следующий год Такао предстояло сдавать вступительные экзамены в университет, и бабушка стремилась создать ему все условия для занятий и отдыха.
Это была чудесная комната в японском стиле, просторная, светлая, с деревянными панелями и бамбуковыми решетками на окнах.
Как только Такао появлялся в своих владениях, там мгновенно воцарялся беспорядок. На полках, на столе, на полу – везде громоздились стопки книг на японском и английском языках. Стол красного дерева пестрел чернильными пятнами. Все это не только не расстраивало Томо, а даже радовало. Творческий беспорядок, по ее мнению, свидетельствовал о тяге Такао к учению.
Ее собственных знаний едва хватало на то, чтобы читать иероглифы с помощью фуриганы
[51]
. На свои деньги она покупала внуку все книги, которые могли ему пригодиться. Ей нравилось наблюдать за Такао, когда он брал в руки очередной новый учебник, роман или сборник трудов по истории и с удовольствием перелистывал страницы. Томо испытывала радостное удовлетворение. Точно такие же чувства наполняют молодую мать, когда она видит, как ее прелестные дочери прихорашиваются перед зеркалом.
Томо по натуре была борцом, ненавидела проигрывать. Она так и не смогла смириться с полной несостоятельностью своего сына. Митимаса не походил ни на отца, ни на мать. Он влачил бессмысленное, пустое существование, словно старая ветошь, отслужившая свой срок.